Онлайн книга «Настоящая ложь»
Стены зала украшали произведения живописи. В воздухе стоял сильный запах полироли для мебели. С потолка свисали три люстры, в углу стоял рояль. Даже не верилось, что в такое роскошное помещение приходили учиться. Макинтош представила Джул старшему официанту, и Джул снова назвалась Литой. Она надела фартук поверх платья. Официант поручил ей складывать салфетки, но, стоило ему отвернуться, как Джул прошмыгнула в коридор и заглянула в один из классов. По всему периметру тянулись книжные полки. Возле одной стены стояла интерактивная доска, у стены напротив – ряд компьютерных столов, но от обстановки центральной части комнаты веяло нафталином. На полу лежал роскошный красный ковер. Тяжелые стулья окружали большой старинный стол. На доске осталась запись, сделанная учителем: Вольное изложение, 10 минут: «Важно уметь в любой момент пожертвовать тем, кто мы есть, ради того, кем мы можем стать». Шарль дю Бо [77] Джул коснулась края стола. Она подумала, что выбрала бы вон тот стул. Это стало бы ее обычным местом, спиной к окну и лицом к двери. Она бы спорила с другими ученицами, обсуждая цитату Дю Бо. Учительница, женщина в черном, нависала бы над схваткой, не угрожая, но вдохновляя. Она бы культивировала в них желание преуспеть и отличиться. Она бы верила, что за ее девочками – будущее. Послышался кашель. Старший официант выразительно посмотрел на Джул и указал на дверь. Джул последовала за ним, возвращаясь к груде салфеток. В зал, запыхавшись, вбежал суетливый пианист – тощий, рыжий, белолицый и веснушчатый. Кисти рук торчали из коротковатых рукавов пиджака. Он раскрыл ноты, с минуту порылся в телефоне, а потом заиграл. Музыка цепляла – колкая, нервная и очень стильная. В зале тотчас воцарилась праздничная атмосфера, как будто веселье уже началось. Управившись с салфетками, Джул подошла к пианисту. – Что это за мелодия? – Гершвин, – с презрением произнес пианист. – Этот обед проходит под Гершвина. Люди с деньгами обожают Гершвина. – А вы – нет? Он пожал плечами, продолжая играть. – Это позволяет оплачивать аренду. – Я думала, что на рояле играют те, кто уже при деньгах. – Чаще всего мы по уши в долгах. – Так кто такой Гершвин? – Кто был Гершвин? – Пианист прервал мелодию и начал наигрывать что-то другое. Джул смотрела, как его пальцы бегают по клавишам, и вдруг узнала песню. Летняя пора, и жизнь стала легче … [78] – Эту я знаю, – воскликнула она. – А он что, умер? – Давным-давно. Это композитор двадцатых-тридцатых годов прошлого века. Иммигрант в первом поколении; его отец был сапожником. Начинал он на сцене еврейского театра, сочинял джазовые песенки для быстрого заработка, потом музыку для кино. Позже увлекся классической музыкой и оперой. В общем, стал композитором высокого класса, хотя вышел из самых низов. Джул подумала о том, какое это счастье – уметь играть на музыкальном инструменте. Что бы с тобой ни случилось в жизни, ты можешь посмотреть на свои руки и сказать себе: «Я играю на пианино». И это сознание, как и твой дар, всегда с тобой. До нее вдруг дошло, что это сродни умению драться. Или имитировать акценты. Эти таланты заключены в твоем теле. Они плоть от плоти твои и никогда тебя не покинут, независимо от того, как ты выглядишь, кто тебя любит или ненавидит. Спустя час старший официант похлопал Джул по плечу. – На тебе коктейльный соус, Лита, – сказал он. – И сметана. Иди, приведи себя в порядок, и я выдам тебе другой фартук. Джул оглядела себя. Потом сняла фартук и отдала его официанту. Туалетная комната рядом с актовым залом оказалась занята, поэтому Джул поднялась по каменной лестнице на третий этаж. Она скользнула взглядом по элегантным салонам. Столы были украшены цветочными композициями в розовых тонах. Гости рассаживались на свои места в ожидании обеда. Дамская комната оказалась просторной, с зоной отдыха, оклеенной золотисто-зелеными обоями, где стояла небольшая вычурная кушетка. Джул прошла прямо в кабинку. Первым делом она скинула туфли Литы. Ступни отекли, пальцы распухли, а на пятках зрели кровавые мозоли. Она промокнула их влажным бумажным полотенцем. Потом долго оттирала пятна на платье, пока оно не стало чистым. Босиком, она вышла из кабинки и увидела женщину лет за пятьдесят, расположившуюся на кушетке. Женщина выглядела привлекательно, как и положено обитательницам Верхнего Манхэттена: загорелая кожа с легким румянцем на щеках, крашеные каштановые волосы. В зеленом шелковом платье, она как будто сливалась с зеленой же бархатной обивкой кушетки и золотисто-зелеными обоями. Она сидела с голыми ногами и заклеивала пластырем мозоли на ступнях. Туфли с тонкими ремешками на высокой шпильке валялись на полу. – От жары страшно опухают ноги, – сказала женщина, – и тогда мучениям нет конца. Я права? Джул ответила, имитируя среднеамериканский акцент женщины. – Вы не поделитесь лейкопластырем? – О, у меня с собой целая коробка, – ответила женщина и полезла в большую сумку. – Я подготовилась. – Ее ухоженные ногти на руках и ногах поблескивали бледно-розовым лаком. – Спасибо. – Джул присела рядом и принялась врачевать свои ступни. – Ты, наверное, не помнишь меня? – спросила женщина. – Я… – Не волнуйся. Я помню тебя. Вы с моей дочерью Имми всегда были как две горошины в стручке, одинаковые в своей школьной форме. Обе такие маленькие, изящные, с милыми веснушками на носу. Джул недоуменно моргнула. Женщина улыбнулась. – Я – мама Имоджен Соколофф. Можешь называть меня Пэтти. Ты приходила к Имоджен на день рождения в девятом классе, помнишь? Пижамная вечеринка, когда мы делали кейк-попсы [79]? А еще вы с Имми любили ходить по магазинам в Сохо. О, а помнишь, мы пригласили тебя на «Коппелию» [80] в Американский театр балета? – Конечно, – ответила Джул. – Извините, что не сразу узнала вас. – Не переживай, – сказала Пэтти. – Должна признаться, я забыла, как тебя зовут, но у меня отличная память на лица. И я помню, что у тебя были такие забавные голубые волосы. – Я – Джул. – Конечно. Это было так здорово, что вы с Имми подружились в тот первый год в старшей школе. После того как ты уехала, она стала тусоваться с этими ребятами из Далтона. Мне они никогда не нравились. Сегодня здесь только несколько выпускниц прошлых лет. Может, ты их и не знаешь? Все старушки вроде меня. |