Книга Никак не меньше, страница 53 – Анна Тодд

Еще две моих фотки. Я стою, глядя в сторону от объектива, а на фоне все залито солнечным светом. Кадры практически одинаковые. Правда, подписи к ним разные. Для первой позаимствованы слова из знакомого мне коктейля с любовным предсказанием. Помню тот вечер, когда я узнал, что Дакота и Нора – соседки по съемной квартире. Ночь начиналась с надежд, а принесла разочарование. Тот момент во всех подробностях снова восстает в памяти.

Да, я видел, что она без конца что‑то фотографирует, но не придавал этому особенного значения. Тесса, как только открыла для себя продукцию Apple, вообще из телефона не вылезает. Я и то часто выхожу в интернет через телефон: проверяю задолженности, заглядываю в рабочий график. Да в сети всегда есть чем заняться.

А я‑то все это время ломал голову – либо ее нет на Фейсбуке, либо она соврала и скрывает от меня подробности своей личной жизни. И вот передо мною полнейший отчет. Здесь даже Дакота пару раз появляется. Они с Норой сидят на полу, скрестив по‑турецки ноги, между ними – настольная игра, рядышком бутылка вина. Заметив розовый телефон, я вспоминаю, как мы резались в ту же игру с Дакотой и Картером, когда были совсем мелкими. Обычно играли мы с Картером, а Дакота возилась на кухне. Отец похрапывал на диване, а то и вовсе где‑то шлялся.

Надо бы переключиться. Не хочу зависать в том периоде. Мы пережили с ней потерю, и эта потеря, как черная дыра, высасывает воздух в любом помещении, где мы окажемся вместе.

Дакота не выставляет тоску напоказ. Она возится на кровати, поправляет футболку, и ясно, что ей не спится. Она понимает, что я все просек и тоже не сплю. И еще она знает, что я знаю про то, что она это знает, ну и до бесконечности.

Хоть разок побуду эгоистом и не стану сейчас ее утешать, а попросту полазаю в телефоне. Под второй фотографией тоже есть подпись. «Ты жаждешь зимы, а я жажду лета. Но, милый, это две вещи несовместные ».

По спине пробежал холодок. Щелчком выключаю экран и бросаю телефон на кровать Дакоты.

В темноте вдруг послышался голос, прерывая невыносимое молчание.

– Лэндон?

– Что?

Дакота не спешит поворачиваться. Так, лежа ко мне спиной, она робко спрашивает:

– Ты ее любишь?

Ненадолго задумываюсь над ответом. Прикидываю, как она может отреагировать.

– Ну да. Наверное.

С кровати доносится вздох.

– Когда ты успел меня разлюбить?

Господи, что тут ответишь? И есть ли он, этот ответ? Я даже не уверен, что полностью ее разлюбил. Окидываю Дакоту взглядом, и вспоминается, каково это было – обнимать ее во сне. Главное – время четыре утра, а я только что признался девушке, что люблю другую… Ну неужели надо затевать подобные разговоры?

С другой стороны, не вечно же прятаться.

– Ты знаешь, мне кажется, что я тебя так и не разлюбил.

– Прекрати врать.

Говорит она жестко, по‑прежнему лежа лицом к стене. Так запросто не ответишь, нужно подумать. Я устал, не хочу выяснять отношения, просто надо как‑то ей объяснить, что она выпала из моей жизни на целых полгода. Полгода – немало. А теперь, в темном номере на две кровати, этот срок кажется бесконечным. Дакота почти не изменилась и пахнет так же, хотя ее хрупкое тельце превратилось в поджарое, атлетическое. Она сгоняет с себя семь потов и выглядит бесподобно. Нелепо их даже сравнивать, Нору с Дакотой, они совершенно разные, однако обе прекрасны, и ни одна из них не превосходит другую. Вся разница в чем‑то другом. Глубоко внутри. Это – энергия, и контакт, и то, чего ждешь при общении с человеком.

Что‑то мне этот анализ не нравится. Смахивает на анкету для сайта знакомств.

Молчу. Может, Дакота сама спровоцирует разговор и прервет затянувшееся молчание? Она неподвижно лежит, отвернувшись к стене, и старенькому телику не под силу рассеять вампирский полумрак. По пути к парковке под ногами я заметил использованный шприц. В пору моего детства жить тут было не настолько хреново. Милый славный городок, у меня осталась о нем куча положительных воспоминаний. Наркомания зацвела буйным цветом уже позже, когда здесь загнулась экономика. Люди получают гроши, вот и глушат тоску кто во что горазд.

Качаю головой, хотя и знаю, что Дакота не видит.

– Я не вру. Мне нет смысла тебя обманывать.

Дакота стрелой взметнулась с кровати. Розово‑карамельная футболка – как мазок в темноте. В крошечном телевизоре крутят старые выпуски шоу Мори Повича. Надеюсь, такое уже никто и не смотрит. Маме он очень нравился; помню, сижу за домашкой, а по телику все орут и орут: «Ты не отец!»

– Да? Уверен? Что‑то мне кажется, что ты врешь. Мы вернулись в свой город проведать умирающего отца, а ты даже слова не проронил.

В четырех стенах повисает молчание, и лишь женщина в телике радостно скачет и, тыча пальцем в лицо своему бывшему, орет что‑то совсем неуместное.

– У вас с ней что‑то было? – спрашивает Дакота и добавляет, не дождавшись ответа: – Мне надо знать.

Нет, серьезно, она, типа, будет меня обвинять во всех смертных грехах, а я должен покорно со всем соглашаться? Или избрать жесткий путь и сказать ей, что все это – ребячество? Пора бы уже повзрослеть.

Собравшись с силами, натягиваю фигуральный бронежилет и ступаю на поле брани.

– То есть вот до чего мы дошли? – Я придвигаюсь к кровати и сажусь, выпрямив спину. Если Дакота подойдет, то коснется моих коленей. – Мы что теперь, как чужие? Будем устраивать сцены ревности, придираться по мелочам? Или можно все‑таки вести себя как взрослые люди, которые вместе полжизни прошли?

– Просто ответь на вопрос.

– Да. Было. – Признаюсь по той простой причине, что у меня нет привычки врать.

Дакота опускается на кровать и закрывает руками лицо.

Не знаю, как ее утешить, да и стоит ли. Извиняться я тоже не буду, не за что мне перед ней извиняться. И не стану утверждать, что это был незначительный факт, потому что факт был значительный.

Я решил, что ей сейчас не помешает выплакаться, а сам уставился в телевизор. Теперь на экране еще одна женщина: стоит с каменным лицом, а вокруг нее вертится какой‑то удалец – радостный, что не оказался отцом! Просто страшно представить, куда катится мир.

Единственный способ следить за ходом часов – ориентироваться по телепередачам. Отыграла рекламная пауза, значит, прошло уже сколько‑то времени. И вдруг Дакота заговорила:

– А если бы мы не уехали, мы все еще были бы вместе, как думаешь?

– Ну да, – отвечаю с кивком, – скорее всего.

– Ты такой молчаливый. Даже не пытаешься мне ничего объяснить, оправдаться, – тоскливо замечает она. Она сидит неподвижная, сгорбленная, с застывшим, точно у куклы, лицом.

– А что объяснять? Мы расстались с тобой на полгода, – говорю, сохраняя предельную выдержку. Стоит только мне дать слабину, стоит дать ей понять, что в груди у меня жжет и жалит, считай, делу конец. Стоит только сорваться, повысить голос, и мы поскандалим. А скандал – это из области личного. Нас опять засосет в отношения.