Онлайн книга «Со мной летела бомба»
Когда мы вышли из квартиры на улицу, я опять почувствовал, что мне не хватает воздуха. Пока Вязьмин ныл и засовывал в папку печать с ключами от двери Жилко, я опустился на лавочку и стянул с головы шапочку. — Ну, что мы, ради одного этого номера шли в такую даль? — выдыхал пар, как жеребец, следователь. Перед моими глазами стояли синие круги. Астма, растак ее… Я отдышался и показал Вязьмину на дорогу — «пошли». Прерывая нескладные претензии попутчика, я приказал… Не попросил или напомнил, а именно — приказал: — Протокол осмотра телефона обязательно приобщишь к делу. — Полчаса рабочего времени ты у меня отнял, Загорский. И столько же у понятых! — Ты можешь заткнуться хоть на минуту, Вязьмин?! Что ты ноешь, как педик в женской бане?! Делай что говорю, если у самого тяму не хватает! Вот на этой ноте мы и расстались. Телефон… Сейчас, когда я еду в отдел, в моем кармане лежит листок бумаги с номером телефона. Комбинация из шести цифр, которая заставила меня задохнуться, как тогда, когда я узнал о ранении Лешки. Этот номер зафиксировался в записной книжке телефона в квартире Жилко. Он высветился на электронном табло, когда я стал проверять память аппарата. И он был следующим после того, как в квартиру позвонила Верочка. Прошло всего двадцать минут после того, как она переговорила с Шарагиным, и в квартире раздался еще один звонок… Стараясь не замечать нытика Вязьмина, я нажал кнопку, и зеленое табло равнодушно высветило номер служебного телефона Максима Обрезанова. Он позвонил в квартиру Жилко сразу после того, как я на его машине выехал на адрес… Мне было трудно дышать, потому что, как бы я ни старался найти причину, дабы оправдать Макса, я находил лишь ответ на вопрос: зачем Шарагин стал без разбору палить в полицейских? Ответ прост: нужно было убить меня. Его беда была лишь в том, что он не знал, как я выгляжу, а времени объяснить у Обрезанова не было. Макс, ты сыграл наверняка, ничем не рискуя. Кому, как не тебе, известно, что происходит с преступником, когда тот начинает стрелять в полицейских? Подкорка. Работает автомат. Выстрел на поражение… И как сейчас спросить у позавчера похороненного Шарагина, что мой начальник ему успел сказать за те несколько минут? За несколько минут, что я потратил на поездку от отдела до дома Жилко? В свой отдел я вернулся только после обеда. Едва успев зайти в кабинет, я тут же снял трубку зазвонившего телефона. Анечка Топильская, секретарь, сообщила мне, что Торопов велел мне предстать перед его гневным взором. — Он тебя с самого утра ищет, — по-заговорщически добавила она и повесила трубку. А зачем меня с самого утра искать, если я с самого утра был в отделе и вышел из него лишь в начале одиннадцатого, когда подъехал Вязьмин? Что вообще у Торопова утром называется? Куртку я все-таки снял. После поправил воротник рубашки, которую мне вчера погладила Настя, и вышел из кабинета. По пути перебросился парой ничего не значащих фраз с Верховцевым, зашел в дежурку, спросил у дежурного: «Как дела?» — и медленно пошел в сторону приемной. Торопов — человек резкой смены настроений. Он увидел меня, заходящего с улицы в отдел, и отчего-то пришел в ярость. Через три минуты он успокоится, а еще через три снова может взбеситься. Настенные часы в дежурке показывали, что я уже четыре минуты беспричинно шляюсь по коридору, то есть ровно то количество времени, которое необходимо для приведения настроения Торопова в уравновешенное, рабочее состояние. — Что-то долго ты коридор переходишь, — буркнул он, надевая очки. Я понял, что со временем подгадал тик в тик. Разносы он устраивает исключительно с очками на носу. Они у него дорогие, в золотой оправе. И если честно, то они ему совершенно не идут. Очевидно, он это знает, поэтому и надевает их, чтобы было страшнее. — Ты где был? — Разбой раскрывал, — я вздохнул. — В Ленинском районе. — Где? Это же на другом конце города. — А что в этом дурного? Мне же предлагали в оперативно-разыскную часть? А те как раз по всему городу работают. Торопов как-то странно посмотрел на меня и выдал: — Займись вплотную делом по убийству Барышева. Помнишь, месяц назад мужика на квартире бабы евоной зарезали? Вот и займись. Нам лишняя «мокруха» ни к чему. Висит как дамоклов меч, зараза… Это еще что за дела? — Я Тена «поднимаю». Как, впрочем, и все остальные «глухари». По-моему, ничего необычного в этом нет. Что-то мне в последнее время задания дают как частному детективу. Займись тем, Загорский, займись этим… Константин Николаевич, я что, не знаю, чем мне заниматься? Книгу учета преступлений я каждый день читаю… — Убийство Тена раскрыто. И не морочь мне голову. За успехи, проявленные в раскрытии этого опасного преступления, с тебя снято ранее наложенное взыскание. Другими словами говоря, твой «неполный ход» аннулирован. Вот так. Нечто подобное я и ожидал. Не ждал лишь такой ловкости. Отвались от дела Тена — ты реабилитирован и снова хороший мальчик. А если рогами упираешься — значит, не желаешь снятия дисциплинарного взыскания, следовательно, и к карьере своей наплевательски относишься. — Спасибо, Константин Николаевич. Искреннее и благородное спасибо. Я знал, что без вашего звонка в ГУВД и замолвленного за меня словечка тут не обошлось. Вот только одного никак не пойму… На хрена мне делали предупреждение о неполном служебном соответствии? На неделю-то? Не могли дождаться, пока я Тена «подниму»? Звезду зажали? Торопов резко махнул рукой. Звук свиста его шашки я перевел как «Иди на фуй отсюда!». — И займись Барышевым, — напомнил он. Уже выходя из кабинета, я повернулся и с кроткой улыбкой спросил: — Константин Николаевич, можно последний вопрос? Тот обреченно поморщился: — Давай… — А кто Тена-то убил? Взгляд Торопова в ответ напомнил мне взгляд Обрезанова, перепачканного мелом и кирпичной пылью. Слежку с меня сняли. Во всяком случае, я так думал, потому что ее за собой не чувствовал. Если и посматривал кто-то на мою спину, то несерьезно. Так, из-за угла. По-воровски. Значит, ничего серьезного, представляющего в этом отношении опасность для меня, тот самый «кто-то» со своим другом Табанцевым сделать не могут. Ничего — это ничего официального. Потому и посылают они вести наружное наблюдение гаишников, а не спецов. Поэтому и покупают меня дурацкими поощрениями. Знают ведь, что денег не возьму, поэтому и не предлагают пухлых конвертов. Не докурив в туалете сигарету, я с шумом выплюнул ее в урну. Сидящий на полу и докуривающий сантиметровый окурок «Примы» бомж с ужасом проводил полет моей сигареты глазами. Я выбил из пачки несколько сигарет и протянул их бродяге. Нужно было срочно выйти на улицу, чтобы не видеть ни Торопова, ни Обрезанова — тем более. Я чувствовал, что начинаю возмущаться тому, чему, в общем-то, возмущаться было ни к чему. |