Книга Без пяти минут взрослые, страница 4 – Зента Эргле

— Спасибо вам. Я пойду.

— Подумай хорошо, не торопись. А если потребуется моя помощь, приходи, не стесняйся.

Дома, надев старый халат, Байба взялась за уборку комнаты. Она приняла решение. Ей стало радостно и легко, как будто гора с плеч свалилась. Громко напевая, девушка вытирала пыль с ненавистной ей «антикварной» мебели отчима, мыла пол.

У дверей раздался звонок.

— Зигмунд Донатович! — заволновалась Байба. — Что-нибудь случилось? Проходите в комнату.

Старый оперный певец молча сел, достал белоснежный носовой платок и вытер вспотевшее лицо.

— Случилось. Одна одарённая девушка бросила пение и забыла двух старых людей, которые её полюбили. Жена каждый день тебя вспоминает: «Почему наша Байба не приходит, не заболела ли?» Иду мимо и вдруг слышу — знакомый голос. Вся улица звучит. Вот и решил тебя навестить.

Байбе стало стыдно, что за своими заботами она совсем забыла про стариков. Но как сказать, что с пением покончено раз и навсегда?

— Я поступаю в училище, буду учиться шить платья и пальто. Для пения больше не останется времени, — залпом выпалила она.

— Не делай этого, — встревожился старый Ирбе. — Правда, вряд ли когда-нибудь ты будешь петь, как, скажем, Жермена Гейне-Вагнере, но в жизни случается всякое. Музыка обогащает душу человека, раскрывает перед ним такой громадный мир. Вспомни лицо певца или музыканта, когда он, забыв обо всем, целиком отдаётся музыке. Какая гамма переживаний! Однажды в молодости мне посчастливилось увидеть, как великий пианист Рубинштейн исполнял «Апассионату» Бетховена. Его пальцы, лицо, всё тело радовались, грустили, страдали. Последние аккорды — ив переполненном зале надолго застыла тишина.

Девушке до слёз стало жаль себя. Не плакать, только бы не заплакать!

— Я знаю, я всё понимаю, — Байба так сильно сжала пальцы, что они побелели.

— Ничего ты не знаешь. Ты лишь со стороны взглянула на волшебную страну музыки и даже не попыталась туда проникнуть.

— Зигмунд Донатович, можно я буду приходить к вам по воскресеньям?

— Конечно, детка. Ты всегда будешь для нас желанной гостьей и любимой ученицей.

* * *

Даце долго скрывала от своего одноклассника и лучшего друга Петериса решение поступить в училище. Тайну подруги выдала Байба, которую Петерис случайно встретил на улице. Он тотчас же кинулся к Даце.

Многочисленная семья Эрглисов ужинала. Посреди стола в большой миске аппетитно дымилась молодая картошка, в салате, обильно заправленном сметаной, блестели дольки огурцов и помидоров. Возле каждой тарелки стоял стакан молока.

— Петерис! — обрадовалась Даце. — В самый раз пришел. Садись с нами.

Возражения не помогли. Все потеснились. Рядом с Даце поставили табуретку. На тарелку положили картошку с салатом.

— Что случилось? — с тревогой спросила Даце друга, наблюдая, как нехотя он ест.

— Выйдем, поговорим.

— Кто сегодня дежурный? — Даце посмотрела на младших братьев.

— Мы, — отозвались Юрис и Марис, близнецы.

— Чтобы всё было в порядке: посуда вымыта, кухня прибрана. Приду — проверю.

Какое-то время оба молча шагали в сторону парка. Люди в надежде на вечернюю прохладу широко распахнули окна квартир, но с улицы несло накопившимся за день зноем, запахом асфальта и бензина.

Петерис шёл быстро, плотно сжав губы, глаза его недовольно сверкали за стёклами очков.

— Это правда, что ты уходишь из школы?

— Правда.

— Ты хоть чуточку соображаешь, что делаешь? С твоими-то способностями и в профтех! Ты же не дебилка!

— Это уже решено. И родители согласны.

— А как же я… как мы без тебя? Как убедить тебя, что ты не права? — Петерису было горько при мысли, что Даце не будет рядом с ним каждый день. — Восемь лет мы сидели за одной партой. Ничто не разрушило нашей дружбы: ни насмешки ребят, ни… Я так надеялся, что мы вместе кончим школу, поступим в институт и потом… — Петерис замолк, так и не сказав, что потом. — Как ты могла всё решить без меня?

В Кировском парке окрестные жители, выбравшись из пропитанных зноем помещений, наслаждались вечерним покоем. Медовый запах цветущих лип напоминал о деревенском раздолье, росистом луге, речной заводи с белыми кувшинками. Смеркалось. Улица Ленина светилась рекламными огнями.

На Бастионной горке Петерис взял Даце за руку. С минуту они смотрели на разноцветные струи фонтана в канале.

— Ты больше не сердишься?

— Как трудно мне любить того, кто от меня далек! — ответил Петерис словами Райниса.

— От твоего дома до моего 10 минут ходьбы. При желании всегда можно встретиться. Ты будешь читать мне свои новые стихи. По воскресеньям будем гулять вместе.

* * *

Даумант, узнав о решении Байбы, рассердился ещё больше, чем Петерис.

— Ты что, совсем рехнулась? Бросить музыку, пение и…

Но увидев полные слёз глаза подруги, он замолк: понял, почему Байба так решила. Даумант разозлился на себя за свою беспомощность. Будь он постарше, зашибал бы деньги. Тогда Байба не испытывала бы нужды и могла заниматься своей музыкой.

— Ещё же ничего неизвестно, — улыбнулась Байба. — Завтра в десять мы с Даце идём подавать документы. Возможно, нас и не примут.

— С таким-то свидетельством и характеристикой! Смешно.

На следующее утро Даумант с другой стороны улицы наблюдал за входом в училище. Стройная девушка с золотистыми косами танцующей походкой подошла к стеклянным дверям и, нисколько не раздумывая, открыла их. Две девицы в джинсах с минуту рассматривали металлическую вывеску с названием училища, потом, подталкивая друг друга, направились к входу. Полная девушка в пёстром платье и таком же платочке долго топталась у дверей, дважды проходила мимо, наконец, набравшись смелости, открыла дверь.

— Вот чёрт, одни девчонки, — чертыхнулся про себя Даумант. — Появится парень, пойду за ним.

— Сынок, присмотри за малышом, — попросила сгорбленная старушка. — Я забегу в магазин за картошкой.

Малыш уставился круглыми, как пуговицы, глазами на незнакомое лицо, потом громко заревел. Этого ещё не хватало! Увидит кто-нибудь из знакомых — засмеёт: чемпион по боксу подрабатывает няней. Вокруг столпились сочувствующие женщины.

— Для папаши как будто молод!

Даумант покраснел.

— Дай ему соску! Покачай коляску, что стоишь, как столб?! Ребёнок, наверное, мокрый. — Какая-то женщина сунула руку под одеяло. — Ну, так и есть.

Как быть? Ещё заставят перепеленать малыша прямо на улице, у всех на виду! К счастью, появилась старушка. Малыш умолк, как будто ему заткнули рот пробкой.