Книга Усмешка тьмы, страница 101 – Рэмси Кемпбелл

В смысле, он ушел с дежурства?

Дверь без единого звука открывается. В коридоре горит свет, но он пуст. Хоть роспись в журнале регистрации, лежащем поперек стойки, и перевернута вверх тормашками, она кажется мне очень знакомой, но прежде чем я успеваю рассмотреть ее в подробностях – хотя хочу ли я ее рассматривать? – Колин вызывает лифт. В зеркалах на стенах кабины мое лицо отражается каким-то слишком уж располневшим – но то же самое можно сказать и о моих спутниках. Как бы старательно я ни фокусировал взгляд на дверях – меня беспокоят эти размноженные по стенам пухлые лица. Смазанные призраки пухлых лиц, по которым, как мне кажется, расползается насмешливый оскал.

Как только створки дверей разъезжаются, я ступаю в длинный коридор с низким потолком, освещенный столь тускло, что определить источник света едва ли возможно. Вряд ли это мансардные окна. Мы сворачиваем за угол, и Кирк возится с дверью 6–120. Она тоже открывается картой – наверное, уже не той, что служила для парадного входа. Отворив дверь, Кирк включает в комнате свет.

Кроме двух простых белых столов с компьютерами и колченогих кресел в комнате ничего нет. За окном на ночном небе расцветает фейерверк – подозрительно бесцветный. Кирк жестом приглашает нас с Колином внутрь, указывает на плоский конверт, лежащий на полу прямо за дверью:

– Это, надо полагать, твое, Саймон?

Сграбастав конверт, я едва ли не обнимаю его.

– Где ксерокс?

– Мы пользуемся тем, что в соседнем кабинете, – говорит он и оглядывает компьютеры. – А как там дела с твоим счетом, все в порядке?

Не рановато ли беспокоиться об исправлении ошибки? Впрочем, все равно не лишним будет показать им, через что мне пришлось пройти.

– Можно? – указываю я на ближайший стол.

– Конечно, – он отвечает таким беззаботным тоном, что сразу очевидно – все мои проблемы Кирк вряд ли воспринимает хоть сколько-нибудь всерьез. Как только загорается монитор, их с Колином лица начинают как-то странно, еле заметно подрагивать. Может быть, так кажется из-за вспышек фейерверков за окном. Может, это еще один зловещий симптом моего теперешнего – черт знает, как его обозначить! – состояния. Я ввожу адрес сайта банка, вбиваю все свои пароли. С моей учетной записью все по-прежнему – я в долгах по самые уши.

– Никаких перемен, – жалуюсь я.

– Что, даже пару пенни не скостили?

– Не смешно, Колин. Ей богу, не смешно.

– По твоему голосу так не скажешь.

Неужели это правда? Я уже и забыл, как правильно должен звучать мой голос.

– Я просто сказал, что ничего не…

Конец предложения сминается – будто мои слова с размаху влетают в монолитную стену тишины. Кое-что на экране только что поменялось – к моему долгу с размаху приписался дополнительный ноль. То есть всю эту чертову сумму вот так просто умножили на десять.

Только что.

– Не смей! – протестую я – как будто тот, кто в ответе за это, может меня услышать. – Не смей, слышишь!

Кирк и Колин встают по обе стороны от стола. Когда их головы склоняются к экрану, на нем появляется новый ноль – будто приветствуя их. Кирк смеется первым:

– Ого, это что-то новенькое.

– Никогда такого не видел, – говорит Колин.

Неужели они думают, что это всего лишь какая-то нелепая ситуация, которую можно не принимать всерьез? Это ведь и их дело в том числе!

Из моей глотки рвется невесть что, когда к долгу приколачиваются еще два нуля. Нули эти напоминают глаза – слепые, в упор меня не замечающие. Все нули этого мира могут быть глазами небытия… и я вдруг осознаю, чье ликование почти что чувствую.

– Это он, точно он, – выдыхаю я. – Это он делает. Он здесь.

– Кто? – спрашивает Колин.

– Здесь – где? – уточняет Кирк.

– Не прикидывайтесь парочкой клоунов. Паж врак. Наш варг. Тот, кто достает меня с тех самых пор, как я начал писать о Табби, – тут я неточен: впервые о Табби я написал в своей диссертации. Но ко мне хотя бы вернулась способность внятно складывать слова. – Посмотрим-ка, что он скажет сейчас, – выкрикиваю я – достаточно громко, чтобы быть услышанным в соседней комнате. – Посмотрим, как он выдаст себя с головой!

Кирк и Колин окинули меня странными взглядами, но разве можно было ожидать от меня иной реакции, когда я угодил в такой переплет? Могли бы, в конце концов, помочь мне определиться с адекватным ответом этому засранцу. В ярости я царапаю клавиши, выполняя вход в аккаунт «Фрагонета». Может быть, причина в спешке – но на мониторе совсем другой сайт. Прежде чем я перехожу на нужную страницу, возникает картинка – не более чем стоп-кадр: жирные нагие формы, наползающие одна на другую. В сероватом свете они мне кажутся детенышами или какими-то еще более примитивными формами жизни; они все равно пропадают еще до того, как я успеваю ужаснуться широким ухмылкам на их раздутых рожах. Не уверен, почему меня охватывает липкое чувство вины – неужто из-за присутствия Кирка? Стараясь держаться как ни в чем не бывало, я набираю логин и пароль. Как будто бы никто ничего не видел. Как будто ничего не произошло.

Сотни писем с такими же бессмысленными, как и имена отправителей, заголовками предстают перед моими глазами. Я не открываю ни одного из них. Их и не нужно открывать – их так много, но у всех у них для меня одно-единственное сообщение, одна маленькая строчка текста, целиком умещающаяся в предпоказ:

ДА ЭТО ТАК.

Слишком короткое сообщение получилось, чтобы бравировать характерными грамматическими ошибками, но я даже растерялся – как будто он забыл поставить свою подпись, по которой его можно безошибочно опознать. Я пялюсь на экран, пока тот не начинает пульсировать в моих глазах.

– Что он хочет сказать? – спрашиваю я сам себя.

– А что ты об этом думаешь? – спрашивает меня Колин.

Я не уверен, что хочу отвечать на этот вопрос – но кому мне сейчас довериться, как не друзьям и покровителям?

– Выглядит так, словно он отвечает мне, – произношу я. – Словно он слышал, что я о нем сказал.

Колин отворачивается от меня.

– Я схожу в соседний кабинет, проверю, – бросает он через плечо.

– Ты думаешь, он здесь? – срываюсь я на шепот. – Ты его слышал?

Его ответный взгляд слишком короток, чтобы я успел разобрать выражение глаз.

– Пойду проверю, работает ли ксерокс, – сообщает он и выскальзывает в коридор.

Он решил, что я окончательно свихнулся из-за своей паранойи? Никакого права так думать он не имеет – он не прошел через все то, через что пришлось пройти мне. Но он хотя бы напоминает мне о том, что еще существует единственный аспект моего бытия, на который Двусмешник не может наложить лапу, – моя книга.

Когда шаркающая походка Колина уплывает за пределы слышимости, я поднимаю руку с конвертом – и трясу ею перед экраном. Мне наплевать сейчас даже на то, что Кирк рядом и слышит, как я бормочу: выкуси вот это вот, жирный кусок говна.