Книга Странствия по поводу смерти (сборник), страница 43 – Людмила Петрушевская

– Ну, закатилась! Тише ты, истеричка.

«Прохохотала свою жизнь», – думала Мырка.

Однако это странное существование шло своим чередом, приходилось растягивать каждый суповой пакетик на четыре дня, да и кашу надо было уже экономить. А чем платить хозяйке при выезде? Как ехать в аэропорт?

Вдруг полили дожди.

Запасливая Мырка взяла с собой и зонтик.

Тут уже можно было надеть черное шелковое платье, и, переодевшись и раскрыв зонтик, Мырка вечерком выбралась на очередную бесполезную прогулку, просто чтобы подышать свежим воздухом.

Она пошла вдоль набережной, потом свернула куда-то, печально двинулась по неизвестной уличке вдоль залива, в воде змеились отблески фонарей, пахло тиной, солью, йодом.

Похудевшая Мырка волоклась неспешным шагом, прохожих было мало.

Она шла и шла, а потом стала искать сухое местечко, где бы присесть. Устала с голодухи.

И вдруг она услышала взрывы хохота. Смеялись мужчины.

Мырка как раз проходила мимо кафе – на набережную были выдвинуты столики, за которыми никто не сидел, а внутри, в маленьком зале со стенами, сложенными из обтесанных камней, гомонила какая-то компания.

Мырка, не владея собой, приткнулась боком за стоявший почти на улице столик. Стул оказался мокрым. Но что делать!

К ней тут же подошел официант. Что-то спросил, склонившись. А, здесь ведь нельзя просто так сидеть. Сразу найдут и потребуют плату.

Мырка вдруг ответила:

– Кофе.

Официант сделал приглашающий жест в сторону зала, и Мырка тронулась следом за парнишкой.

В низком помещении было тепло. Повсюду горели свечи в стеклянных вазочках.

Мужская компания гоготала и пила пиво за длинным столом.

Это были явно не отдыхающие, а местные мужики, работяги.

Пришли отдохнуть после работы.

Они, перекрикивая друг друга, что-то рассказывали, кричали бармену, галдели, хохотали, и время от времени кто-то из них вскакивал и шел на кухню. Его провожали приветственными воплями: «Кува, кува, андро!»

И наконец (Мырка все еще ждала свой кофе) из внутренней двери вышел повар, неся поднос с жареной рыбой, а за ним, тоже с подносом, следовал тот самый, которому кричали «кува». Их встретил победный рев.

Подносы были водружены на стол, пошел пир горой. Что-то эти люди праздновали.

Мырка пила свою чашечку кофе не спеша. Ноги гудели.

Вдруг Кува встал и пошел к ней. И, указывая на стол, стал жестами приглашать Мырку. Мол, иди к нам, бабука.

– Бабука тр-бр-дар-дар-дар, – завопили мужики.

Что же, Мырка, взяв с собой чашечку, зонтик и сумку, села в конце их стола.

И ей навалили целую тарелку рыбы!

Стараясь не спешить, она стала глотать кусок за куском, еле успевая вынимать изо рта крупные кости. Она чуть не плакала от благодарности, сухая маленькая старушка в черном платье и со своей обычной прической – волосы стянуты резинкой на затылке, челка до очков.

Ей и пива поднесли. Она подняла бокал, смеясь от радости, со всеми перечокалась, выпила и стала вдруг хохотать. Они кричали бог знает что, она не понимала ровно ничего, но все равно смеялась, когда все смеялись.

У нее был тот самый, звонкий и раскатистый смех, которым она отвечала на любую шутку. Ее отличительная черта в молодости. То, что сестра пренебрежительно называла «завлекалочкой». Опять свою включила завлекуху.

Пиво ударило ей в голову, глазам было весело смотреть на этих здоровенных мужчин в свитерах и клетчатых рубашках.

Это явно были рыбаки.

Она их признала. По утрам на берегу открывался рыбацкий рынок, там с рассвета сидели неподвижные местные кошки (однажды после бессонной ночи, когда в первый раз выяснилось, что деньги не пришли и С. И. не берет трубку, Мырка в полном ужасе выбралась из душной квартирки подышать). Она пошла по набережной, как бы гуляя. Как отдыхающая. И, ощущая биение сердца и сухость в горле, как вышедшая на охоту, она шла вдоль рядов, высматривая, как торгуют рыбой и как кошки давятся брошенной им мелюзгой. Нам бы бросил кто.

И вот Мырка наконец пожрала рыбы. Сама как тощая прибрежная кошка, она ела и ела, хохотала и хохотала.

За ее кофе тоже заплатили мужики.

Когда все поднялись, она стала рыться в сумке (она носила теперь с собой ту сотню долларов), но рыбаки закричали по-русски: «Нэ, нэ, бабука, нэ нада!»

Однако случайное счастье никогда не повторяется.

Сколько раз Мырка ни проходила вечерами по той улочке мимо кафе (в черном платье причем), того хохота она уже больше не слыхала.

Кто-то там сидел, пил пиво, вдвоем-втроем. Не смеялись. Сезон шел к упадку, покупателей было мало.

Кончен бал, погасли свечи.

И рыбацкого рынка она стала стыдиться, даже мимо не хаживала, чтобы никто из тех мужиков ее не увидел и не стал бы навязывать ей рыбу по дешевке со скидкой – они же должны торговать и торговаться! Надо же им жить!

А есть ей уже было почти что нечего.

Но, как говорится, пришла беда – отворяй ворота.

И однажды случилось то, что Мырка в своих прогулках по парку наткнулась на цыганят, которые паслись у какого-то дерева. Они орали, подплясывали, тыкали замызганными ручонками вверх, один громоздился на другого и в таком виде тянулся к каким-то плодам, еле заметным в крупной листве.

Мырка как старшая подошла и сорвала фрукт, отдала детям, потом другой – и не заметила, как цыганята ее облепили, тыча ей под нос фанерку с какими-то кривыми буквами. Эта фанерка на уровне горла заслоняла собой все, что было ниже шеи, а руки цыганят, как муравьи, бегали и копошились вокруг Мыркиной сумки, где она хранила свою единственную сотню долларов. Мырка стала отвоевывать сумку, но как бороться с детьми? Фанерка буквально врезалась ей в шею, туловище не могло продраться сквозь облепившие его со всех сторон увертливые, судорожно дергающие сумку руки.

Они хотели снять ее с Мырки, но ремешок был не на плече, а на шее. А поскольку фанерка, видимо, не давала свободы этим пронырливым рукам, все хлопоты сосредоточились на сумке.

Мырка даже не могла кричать, настолько ослабела.

И вдруг стискивавшие ее руки отпали, фанерка исчезла, дети разбежались, а сумка зияла, расстегнутая настежь.

Они взяли всё.

Ни ключей, ни денег, ни очков, ни лекарств.

Паспорт и билет Мырка, слава тебе господи, хранила в чемодане.

Она стояла под деревом, плача, и машинально собирала с веток сладкие ягоды. И ела, трясясь и размазывая слезы по лицу. Платок носовой и тот унесли.

Хозяйка отнеслась к ее беде как-то хладнокровно. Ключ ей дала, посоветовала «гоу ту полис», иди в полицию.