Онлайн книга «Хмель. Сказания о людях тайги»
|
– Што с ним говорить-то, с лещом эдаким! – и устремилась к Григорию. – Ну, стреляй, лещ при погонах! Андрей вскинул шашку. – Предупреждаю! – снова погрозил Григорий. – Стрелять буду без предупреждения. Ясно? Вскоре пожаловали атаман Енисейского казачьего войска Сотников, приехавший в Белую Елан на медвежью охоту, Пантелей при шашке и староста Лалетин с берданкой. Григорий заявил, что подпольщики читали недозволенное и что готовы были совершить нападение, чтобы замести следы. – Особенно вот этот хлюст, – указал он на кожанку. – Тэк-с, – пронзительно уставился атаман на незнакомца. – Паз-вольте документы! Тот предъявил паспорт, выданный министерством внутренних дел для поездки в Англию. – Гавриил Иванович Грива? – Так точно, ваше превосходительство. – М-да, – зло уставился атаман на Гриву. – Паспорт выдан вам для поездки в Англию? – Так точно, ваше превосходительство. – Довольно! Не навеличивайте с ехидством. Мне ясно, что вы имеете в виду. – Нижайшее почтение! – поклонился Грива. – Дворянин? – спросил атаман. – Из дворян. Горный инженер. – Что за забота в Англии? Связь с преступными элементами? – Никак нет, еду на один из заводов компании… – Работаете на приисках Иваницкого? – Да. – Политссыльный доктор Грива – ваш родственник? – Отец. – Па-анятно. Садитесь! Паспорт пока оставлю. Позвольте ваши документы! – обратился атаман к господину с черной бородкой. Тот предъявил ссыльнопоселенческий вид на жительство. – Тэк-с. Вейнбаум? – Григорий Спиридонович. – Петербургский уроженец? – Так точно. Тысяча восемьсот девяносто первого года. – Жид? – Еврей. – Ссыльнопоселенец? – Да. С апреля тысяча девятьсот десятого года. Определен в ссылку в деревню Подгорную Яланской волости Енисейской губернии. С разрешения губернского жандармского управления переехал в Минусинск к жене, – кивнул на молодую женщину с орехово-желтыми волосами. – Тэк-с. – Атаман прочитал бумагу жандармского управления. – В Минусинск дозволено? – Дозволено. – А где находитесь, спрашиваю? – вскипел атаман. – Тайную сходку проводите? Спрашиваю! – Никаких сходок, господин атаман. Приехал в гости к Исааку Львовичу Крачковскому. И… никаких сходок. – А это кто – родственники? – ткнул атаман на Головню, Зыряна и Петержинского. – Ссыльнопоселенцы. Есаул напомнил атаману, что на сходке, как он своими ушами слышал, читалась крамольная книжица, которую успели запрятать. – Поищем… Ну, а ваши документы? – прицелился атаман на жену Вейнбаума. – Тоже ссыльнопоселенческий вид? Великолепно! Ада Павловна Лебедева? Жидовка? – Не смейте! – вспыхнула она. – Позвольте сметь! – И, взглянув исподлобья на мужа, скрипнул: – Какая она вам жена? – И потряс документами. – Или у жидов так: ночь – жена, вечером – девица гулящая? – Я попрошу вас… – Мал-чать! Или предъявите брачное свидетельство. В каком соборе вас повенчали? С попом, раввином или сам черт венчал и на руках качал? – Господин атаман… – Ма-алчать! Тут вам не жандармское управление – казачья земля, предупреждаю. И если вы явились с подрывными целями, я сумею справиться и без жандармов. Либеральничать со всякой сволочью… Казаки! Обыскать дом! Староста, помогай! Ну, а эти кто? – кивнул на сидящих в углу и отдельно на Ольгу Федоровну. Григорий пояснил: Мамонт Головня – здешний политссыльный, которому бы давно пора катать тачки; Зырян – из каторжных, а вот Федорова, вдовушка, не из ссыльных, но, как есаулу дополнительно известно, принимала активное участие в бунте приискателей в Бодайбо в 1912 году и ее муж расстрелян во время восстания, и сама она достойна отменной порки. – Прошу именно ее задержать и обыскать, ваше высокоблагородие, – торопился Григорий. – Подозреваю, что книжки или прокламация спрятана под платьем. – Тэк-с. – Атаман расправил пшеничные усики и, кивнув на дверь, скомандовал Головне, Петержинскому и Зыряну: – А ну, метитесь! Я еще вами займусь! Воспользовавшись моментом, Ольга убежала к Варварушке. Слышно было, как щелкнул крючок. – Выбить дверь! Григорий попробовал плечом, но не сорвал с крючка. – Погибели на вас нету, окаянных! – послышался голос старухи. Григорий позвал братьев, те приналегли. В ту же секунду, как только распахнулась дверь, Пантелей получил удар деревянным вальком. – Взять ее! – притопнул атаман. Андрей со старостою нырнули в комнатушку и в темноте схватились с Ольгой. Выкрики, ругань, грохот… Ольга выскочила, толкнула Григория к двери. – Поганцы! Стервятники! – В руках ее сверкнул нож. – Взять! Взять! – гремел атаман. Ольга отпрянула в куть, и кто знает, как получилось бы дальше, если бы в эту минуту… – Здра-авству-уйте-е, – раздался удивительно спокойный, умиротворяющий голос. Все оглянулись. У порога стояла женщина. Босые маленькие ноги по колено в грязи, как в шерстяных чулках; черное платье с кружевным воротничком прилипло к телу; лицо неестественно белое; округлые блестящие глаза. – Что вы так кричали и шумели? – И, увидев Ольгу с ножом, усмехнулась: – Что это? На кого ты, ан гро, анфан тэррибль? – И так же спокойно, улыбаясь, направилась к Ольге в куть. Ольга опустила руку, пятясь в угол, к печи. – Мы еще не ответили на вопрос древних греков – что для нас главное: энтелехия или энделехия, а вы тут шумите. Это же очень важно! Что для нас важнее: реальность или действительность – или тяготение к бытию? Брр, как холодно!.. Я вся иззябла. – Дарья Елизаровна… – пришел в себя Григорий. – Милая ты моя, разнесчастная головушка! – залилась Варварушка. – Што они с тобой поделали, изгои, жестокосердные ироды! Дарьюшка узнала ее по холщовой длинной рубахе и передернула плечами. – Иззябла я, Варварушка, иззябла… – Ах, кабы бабушка Ефимия была дома! Не дала бы тебя в обиду, не дала. Изверг отец твой, мучитель. И старый хрыч тоже. За что они тебя под замком-то держали, окаянные? – Иззябла я, Варварушка. И дождь. И снег. Небо розовое, как кровью умытое. И свет красный-красный… Мне надо еще многое успеть, Варварушка. «Я на темном глухом перелоге буду сеять цветы и растить. Буду сеять цветы у дороги, на морозе слезами поить…» – Дарьюшка приложила ладонь к глазам, как бы что-то припоминая. – Они меня испугать хотели – мою живую и вечную душу. Ха-ха-ха!.. |