Онлайн книга «Хмель. Сказания о людях тайги»
|
Осеняя себя двоеперстием, Филарет кидался в самую гущу битвы и рубил, рубил анчихристов во имя вольной волюшки! Не раз Емельян говорил Филарету: – Помолимся, брат, чтобы укрепить дух и побить ворогов-супостатов, опеленавших Русь железом. Народ в ярме, а бары в золоте да в холе. Нашей кровушкой питаются, а мы слезами исходим. И они молились. Плечом к плечу. А потом брались за пищали, шашки, за деревянные рогатины с железными наконечниками и бились с царским войском до последнего вздоха. Не одолели крепость царскую и боярскую – силы не хватило… Емельяна упрятали в железную клетку и повезли на казнь; Филарету удалось бежать в Поморье, где он впоследствии утвердил свою крепость веры. С Поморья общиною бежали в Сибирь… И вот встреча с беглым каторжником, барином… «Чем же не потрафил царь-батюшка барину? Чего не поделили? Холопов аль добычи и власти?» – думал Филарет. Он подошел к пепелищу – в белых холщовых штанах и в продегтяренных поморских мокроступах на босу ногу, опираясь на высокий посох с золотым набалдашником. Огляделся. Золотой крест тускло поблескивал. Лопарев впервые увидел старца-духовника такого вот торжественного, важного, как сама вечность. Минуты три старец к чему-то приглядывался, принюхивался, поводя головою. «Спугнул, должно, ведьму Ефимию, – подумал старец, видя, как барин испуганно сгорбился возле колеса телеги. – Ох, искусительница! Как змея, явится и, как змея, уползет – следа не сыщешь». Тяжко вздохнул. Грех, грех! Поверх белой из тонкого холста длиннополой рубахи опоясан широким кожаным поясом со множеством кармашков, где старец хранил часть золотой казны общины. Дорога дальняя, и золота у общины немало, а живут своими харчами. И на Волге урожай вырастили, и вот на Ишиме соберут урожай, а золото тратят в крайнем случае. Шурша крылами, на: старца налетела летучая мышь и прицепилась к белой рубахе. – Изыди, тварь! Постоял возле пепелища, прислушался к чему-то. – Не спишь, Александра? – Не сплю, отец. – Ишь, бормочет Ишим, а ветру нет. Подошел ближе, поглядел на Лопарева, вздохнул: – Пустынники порешили, Александра, прогнать тебя из общины, чтоб не порушилась крепость старой веры. Жалкую вот, куда пойдешь. В чепи али в землю? Лопарев не знал, что ответить. – Такоже было со мной, когда бежал я от висельников. Войско наше побили, в чепи заковали. А я ушел, господи помилуй. И познал лютость людскую. О трех деревнях гнатым был, да не изловлен. Голодом маялся и холодом, покуда пустынник не спас мя. Стукнул посохом, вознегодовал: – Спасен был! А тя вот гоню на погибель. Ладно ли? В оковы гоню, к еретикам, собакам нечистым! Ох-хо-хо! Лопарев ничего не ответил: Ефимия научила не говорить лишнего, а больше слушать старца. – Молчишь? И то! Судишь, должно, старца Филарета. – За что судить, отец? Поступайте по вашей вере. – Пустынники наседают на меня! Пустынники! Погоди ужо, Александра. Хвалу богу воздав, аз те и благодать будет. Где та благодать, спросишь. Погоди ужо. Скажу. Филарет опустился на лагун с водой, хрустнув хрящами. – Пустынники глаголют: вера твоя еретичная, а сам ты из барского сословия, чуждый общине. Тако ли есть? Какое твое барство? – Теперь я каторжанин. – Ведомо, ведомо! Сам кинул чепи в Ишим-реку. И ты закинь свое барство да дворянство на дно реки текучей, и бог примет тя, и благодать будет. Скажу про общину. Не ведаем мы оков, не знаем сатанинских печатей и списков, какие хотели завести на нас на Волге и в Перми-городе. Мучили нас стражники, да урядники, да попы бесноватые, чтоб мы отрешились от старой веры. Тогда сказали мы: в срубах огнем себя пожгем, а веры щепотной не примем и царю молитву не воздадим. Сказано бо: и паки пойте в печь идущие! Старец торжественно перекрестился. – Ведаешь ли ты, Александра, какой грех творят поганые попы? Лопарев того не знает. – Я морскому делу обучался, отец. – Потому и глаголю с тобой, что ты, под богом ходючи, бога не ведал, зело не искушен. – Не искушен, – признался Лопарев. – В Писании сказано: падут грады, вознегодует на них вода морская, реки же потекут жесточае. И то! Грады от бога отступились, погрязли в блуде да еретичестве, оттого и погибель будет! Спасутся истинно верующие. Вот и блюдем мы старую веру. И сказано: своего врага возлюби, а не божьего, сиречь еретика и наветника. С еретиком мир какой, Александра? Ехидна и погибель! Еретика не исправишь, а себе язвы в душу примешь. Еретиков жечь надо!.. Лопарев слушал, присматривался к старцу. Такого Филарета он еще не знал. Неистового, убежденного, непреклонного и уверенного в своей истинной вере-правде. – Примешь ли ты, Александра, крепость старой веры? Лопарев содрогнулся. Ему было почудилось, что в ночи опять раздался вопль Акулины… – Не срыгнешь ли? – спрашивал старец. – Али, можешь, к царю да к барам-крепостникам на поклон поволокешь нас, праведников? – Не будет того, отец, – ответил Лопарев. – С вами хоть на край света пойду, если не изловят жандармы. – Община укроет. По нашей вере так: хочешь помилованному быти – сам такоже милуй; хочешь почтен быти – почитай другова. Богатому поклонись в пояс, а нищему – в землю. Алчущего – накорми, жаждущего – напои, нагого – одень. Бо се есть божья любовь, Александра! Блудницу – батогом гони, лупи, бо се есть бесовская любовь. Хвально так-то жить! Хвально! Передохнув, старец спросил: – Читал ли ты, Александра, Писание по старым книгам? – Не читал, отец. – Читать будешь, познаешь веру. Научу тя моленьям нашим, погоди. Да вот пустынники глаголют, будто глазами зрили, как тебя сатано подвел к становищу. Скажи, как дошел до нас? Лопарев вспомнил, как Ефимия сказала ему про знамение… – Если бы бог не послал знамение, не дошел бы до вас, отец. – Знамение?! – Старец вздрогнул от такого слова. – Сказывай, сказывай, человече!.. – Три ночи и три дня кружился я по степи, отец. Иду, иду, а выхожу на то же место. Думал, погибну так. Тут услышал я голос: «Мичман Лопарев!» Глянул вокруг – никого нету. А потом вижу – кобылица подошла ко мне с, жеребенком, хромая на переднюю ногу. Откуда взялась? Не знаю. Хотел изловить ее – не далась. Побежала степью, и я за ней. Так и пошли мы. И тогда воспрял духом: не один, значит, в пустыне. А ночью увидел зарево огня. Так было, отец. Где та кобылица с жеребенком, не знаю. |