Онлайн книга «Хмель. Сказания о людях тайги»
|
Думал и про убиенного купчину. Не он же убил! Навет – чистое дело. Должны же подтвердить мужики, что спрос учинят трактирщику. Мокей видел его на крыльце. И сенных девок спросят. Те обязательно скажут, кто кинул в Мокея кирпич и угодил в башку купчине. Утром в бревенчатую каталажку явился урядник при шашке, а с ним пятеро стражников с ружьями. И цепи принесли. Благо, в этапных тюрьмах от Санкт-Петербурга до Тихого океана не было недостатка в кандалах. – Неможно то! Неможно! За безвинность в цепи не куют! – отпрянул Мокей, но его прижали к стене и, как он ни сопротивлялся, связали, а потом пришел кузнец с инструментом и оборудовал Мокею обновку от царя-батюшки – век не износить. Когда вывели Мокея из каталажки, само небо будто лопнуло от негодования за учиненную несправедливость и ударило громом. Стражники с ружьями перекрестились. Мокей обрадовался: гремит небо-то, гремит! «Хоть бы прибило!» Громом не прибило, а дождем прополоскало. С бороды ручьями лилась вода. С войлочного котелка дождь лился за шиворот. Плечо заболело от взмокшей повязки, но Мокей не обращал внимания: не такое переживал!.. В новом деревянном доме Нижней земской расправы Мокея встретил следователь Евстигней Мипыч до того радостно, будто к нему привели не убийцу-разбойника, а ближайшего родственника. – Милости прошу ко мне в присутствие. В кабинетик. В кабинетик, – приглашал Евстигней Миныч, и даже лысина его стала розовой от умиления. Сам распахнул дверь кабинета, куда и ввели Мокея, усадив у стены на деревянный стул. Один из стражников попросил дозволения выйти в коридор и там закурить. – Закурить? – Евстигней Миныч хитро прищурил зеленоватые глазки. – Курите здесь, в присутствии. И угостите человека, – показал рукою на Мокея. – Не потребляю, – отказался Мокей. – Не курите? Или бросили? – Отродясь не курил. – И водочку не потребляете? – Не потребляю. Срамно то. – Ах, вот так! Совершенно правильно – срамно. Я придерживаюсь такого же мнения. Не курю, не пью. Потому – родитель мой держался старой веры. Слыхали про такую веру? – Отринул то. – Кого «отринул»? Старую веру? – Бога со угодниками и со Исусом такоже. Как не бымши. – Безбожник окаянный, – проворчал стражник. Евстигней Миныч строго заметил стражнику: – А вот этого я вас не просил делать: вставлять ваши замечания. Попрошу впредь молчать. – Слушаюсь, ваше благородие. «Эко благородие лысое да мордастое!» Мокею впервые в жизни довелось встретиться с представителем власти Российской империи, и он еще не знал ни чинов, ни рангов людей, вершащих расправу над нижним сословием – крестьянами. – Начнем с вашего кошелька. – Евстигней Миныч показал Мокею мешочек. – Из какой кожи он сшит, любезный? Мокей подумал: отвечать или нет на спрос? Если бы он был в общине единоверцев, понятное дело, молчал бы. Ну, а тут как быть? – Пошто в цепи заковали? Не убивец я! Евстигней Миныч сладостно пропел: – Но ведь купец Гаврила Спиридоныч Тужилин убит? Не так ли? Понятное дело, в драке. Но ведь убит. – Не я убивец, говорю. Откель кирпич у меня взялся бы? – Вот я и буду вести дознание, чтоб установить, кто же убил купца. И если вы невиновны, будете оправданы и цепи снимут. Но для того чтобы доказать, что вы не убийца, дознание должно установить, кто же истинный убийца. – Возчик купеческий шибанул кирпичом. Такоже было. – Прекрасно. Так и запишем в протокол. Но прежде всего надо установить, откуда вы приехали в Ишим, куда едете и где взяли вот этот кошелек с тремя золотыми и серебром три рубля с пятиалтынным. Откуда такие деньги? – Того не будет. – Чего не будет? – Дознания. Ни к чему то, скажу. Еду по Сибири место глядеть. Более ничего не скажу, благородие. – А вот кошелек ваш сказал нам кое-что, представьте! Он сшит из кожи убитого каторжника. Не так ли? – Эко! Умыслили. Из лебединой кожи шит. – То есть как из лебединой. – Из лебедей, какие в Поморье залетают. На озера там. – Так вы из Поморья? Молчание. – Это же очень далеко! – Не близко. – Так и ехали один? И тут Мокей признался: – С общиной ехал. От самого Поморья. И па Енисей потом ездил место глядеть. Возвернулся в общину, и беда пришла: сына мово Веденейку, чадо милое да разумное, старцы-сатаны под иконами удушили!.. Оттого и бога отринул. За душегубство то. И ушел из той общины, яко не бымши там. – Удушили сына? Вашего сына? Веденейку? Но за что же? За что? – За туман тот, за бога того! Под иконами на тайном судном спросе удушили!.. Чадо мое махонькое, благостное, по шестому году! Яко от еретички народился. И бог то зрил и силу дал душителям!.. Евстигней Миныч посочувствовал: – Сына вашего! Веденейку! По шестому году… Какое горе! Мокей ответил стоном: – В грудях кипит. Исхода не вижу от такого горя. Туман будто перед глазами. – Понимаю, понимаю… Евстигней Миныч обрадовался. На первом же допросе тонким ходом он раскрыл преступника: кто он и откуда! И мало того, получил ошеломляющее сообщение об убийстве ребенка в общине еретиков. Это же дело для Верхней земской расправы! Губернатору доложат, и он, Евстигней Миныч, сразу вырастет на целую голову. Как же будет посрамлен становой пристав, почитающий себя за знатока каторжан!.. Надо сию минуту идти к исправнику и сообщить потрясающую весть. А там – выезд с исправником в общину раскольников, дознания, и под стражу возьмут не только одного разбойника!.. – Вы сказали, что сына вашего Веденейку удушили под иконами на тайном судном спросе. Но, помилуйте, что же мог отвечать ребенок? Мокей спохватился, да было поздно. – Про чадо мое спросу не будет, благородие. Мое чадо – мое горе. Не вам то ведать. – Как же так не нам? Кто же должен наказать преступников? Мокей подумал. В самом деле, кто же должен наказать душителя Веденейки? Бог? Мокей отринул бога. Общинники? Они готовы были растерзать самого Мокея. И убили б, если бы не подоспела подружия Ефимия. – Мое горе со мной в землю пойдет, – решил Мокей. Нет, он не назовет никого из общины. Ни подружии, ни бесноватых апостолов, ни Третьяка с Микулой. – Так, значит, вы из общины раскольников, которая остановилась у Ишима? – Про общину спроса не будет. – Как так не будет? – Не будет, и все. Про купца спрос ведите. |