Онлайн книга «Танковые рейды 1941-1945»
|
— И не спорь со мной, комдив, мы в Гражданскую всегда впереди своих полков шли в атаку, личным примером поднимали бойцов. — Но, товарищ командующий, — пытался возразить ему комдив полковник Неверов, — у нас остались считаные танки; если их бросить сейчас, немцы и их пережгут, с чем останемся? Приказ есть приказ. Добрался я до передовых рот — там в живых осталось до трети положенного состава. В окопах вода по колено. А напротив — отличные дзоты, хорошо замаскированные на господствующих высотах. Попробуй сунься. «Нет, — подумал я, — о наступлении не может быть и речи». Этой же ночью дополз обратно на командный пункт дивизии, доложил обо всем комдиву. Выслушав мой доклад, Неверов сказал: — Хорошо, примем меры. Было это уже к утру, и утром нас всех вызвали на совещание в штаб армии. Присутствовали все командиры и комиссары полков. Вел совещание сам командарм. Генерала Цыганова я видел впервые — в полках он появлялся редко. Говорить начал, преодолев сильную одышку, сидя: — Собрал вас, братцы, чтоб по душам потолковать. Надо разобраться, отчего наше наступление не получается. Не было такого в Красной Армии, чтоб перед противником спасовать. Деникинцев и то — в «психическую» атаку ходили, в рост, под барабан, в белых перчатках, — били! Был командир перед шеренгой бойцов — орел! Сиваш по грудь в воде преодолели? Преодолели. А тут воды, видишь ли, в траншее по щиколотку, мы и… Ну да что там… А может, у вас к командованию претензии есть — стратегия, дескать, того… хромает? Так вы без стеснения выкладывайте. Все молчали. — Ну, кто первым? Никто не прервал молчания. — Я ведь сказал, приглашаю высказаться смело, по-товарищески, без утайки. Ну… вот вы, товарищ. — Он ткнул пальцем в мою сторону. — Подполковник Бабаджанян, — привстал я. — Давай, подполковник. Кавказцы — народ храбрый. Я попытался объяснить, в каком состоянии части. Затем сказал, что, по-моему, надо лучше продумать вопросы поддержки атакующих, взаимодействия, а иначе бесплодные атаки обречены на… Цыганов не дал мне договорить: — Пораженческие настроения? Не позволю!.. Ничего себе — товарищеское объяснение. — Значит, ты пораженец, подполковник? Отвечай! — Ни слова больше, — шепнул мне комиссар нашего корпуса А. С. Павлов. В комнате установилось гнетущее молчание. Наконец Цыганов, справившись с одышкой, спросил: — А что скажет комиссар этого полка? Скирдо ответил медленно и веско: — У нас с командиром единое мнение. — Заговор?! — вновь вскипел Цыганов. — Никакого заговора, товарищ генерал. Вы просили откровенного мнения, мы его высказываем, — ответил Скирдо. — Та-ак… А кто имеет другое мнение? Прошу, товарищи. Никто не шевельнулся. — Пусть скажет командир 875-го полка. М. И. Добровольский вскочил, лихо щелкнул шпорами. Но молчал. — Есть у тебя другое мнение — докладывай! — Никак нет, товарищ командующий. Продолжать совещание после этого было безрассудно. Цыганов буркнул: — Командирами полков 2-й дивизии я отдельно займусь, — и отпустил всех… Распутица под Таганрогом парализовала действия частей 56-й армии. Люди и техника буквально тонули на дорогах. Враг еще осенью 41-го возвел на рубеже реки Миус мощный оборонительный рубеж высокой плотности противотанковых огневых точек, мог сравнительно небольшими силами отражать удары наших наступающих войск. Промокшие до нитки, бредем со Скирдо к себе в полк. — «Пораженец»… Ишь ты… — ворчит Скирдо. — Это про тебя, командир. — И про тебя, комиссар, — угрюмо парирую я. — А ты знаешь, что такое «пораженец»? Молчу. Еще бы не знать… Наш НП на кургане, а курган посреди голой степи — как на тарелке. И авиация противника нещадно бомбит наши боевые порядки. Особенно надоедает нам немецкий самолет-корректировщик с двойным фюзеляжем, который бойцы с первого дня войны окрестили «рамой». Висит эта «рама», как назойливый комар, над нашим курганом — когда только собьют ее зенитчики! Ко всему человек привыкает, и к «раме» этой мы привыкли как к неизменной детали нашего фронтового быта — группками, правда небольшими, перемещались с одного участка на другой. Но новому человеку тут должно быть явно не по себе. После полудня раздался телефонный звонок из штаба полка: — Алло! Алло! Докладывает капитан Дюжик! — Голос у начальника штаба был явно взволнованный. — Вы слышите меня? К вам вместе с товарищем Скирдо направляется высокое начальство. — Какое сюда, в такое пекло, начальство? — Замначальника политуправления фронта. — А фамилия как? Фамилия — спрашиваю! — Фамилии не знаю, спрашивать было неудобно, а по званию — бригадный комиссар. — Уговорите бригадного комиссара отказаться от своего намерения — здесь небезопасно, дорога на НП непрерывно обстреливается артиллерией противника. Если очень нужно — передайте — сам приеду. — Уже поздно, товарищ подполковник, они в пути. — А вы сами, сами почему не объяснили бригадному комиссару обстановку? — Что я! И комиссар Скирдо его не убедил, а уж как старался! — Ладно, — сказал я и остался сидеть с телефонной трубкой в руке. Если ко мне, подвергая себя смертельной опасности, направляется фронтовое начальство — это не иначе как в связи с совещанием у Цыганова. Назвал же он меня «пораженцем»… Меряю блиндаж из угла в угол — какие только мысли не лезут в голову. А гостей моих все нет. Наконец в блиндаже оказываются двое — на каждом сапоге по пуду глины, и сами в глине с головы до пят. Я еле узнал в одном из них Скирдо, значит, второй и есть фронтовое начальство. Я обратился к нему: — Товарищ бригадный комиссар, разрешите доложить… — Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Бабаджанян! — приветливо остановил он меня. — Сейчас все доложите. Только сначала дайте нам с товарищем Скирдо чуточку отдышаться. Извините, даже поздороваться не могу, руки в глине… Ну и местечко себе выбрали — четыре раза пришлось по-пластунски ползти — тренировочка! Он заразительно рассмеялся, и это показалось мне добрым предзнаменованием. Ординарец принес полотенце. Бригадный комиссар привел себя в порядок, протянул мне руку, назвался: — Брежнев. Так как вы тут поживаете? Кое-что я уже знаю — товарищ Скирдо докладывал, да и сам я видел, пока по-пластунски к вам добирался! |