Книга Учитель Дымов, страница 25 – Сергей Кузнецов

– А в Москве были?

– В Москве тоже был. Совсем недавно.

– Это как в песне, знаете? – И Валерка поет:

Из-под лохматых бровей дядя удивленно смотрит на Валерку:

– Откуда ты все знаешь? Это ж про меня песня! И про землянки, и про тайгу, и про два срока! В окопах только не довелось, но это твой папа за меня выполнил.

– А в Турции вы были?

– В Турции не был.

– А она совсем близко, вон там! – Валерка показывает в сторону моря. – Этот берег наш, а тот – турецкий.

– Да, близок локоть, да не укусишь, – загадочно говорит дядя.

– Почему не укусишь? – спрашивает Валерка. – Я могу!

Выгнув руку, он кусает себя за локоть – увы, никакой соли уже не осталось. Ну ничего, еще немного – и в море!

– А ты путешественником хочешь быть? – спрашивает дядя.

– Нет! Я хочу быть химиком, как папа! – Валерка выкрикивает это с гордостью и сразу жалеет: может, все-таки путешественником?

– Химиком – это хорошо, – кивает дядя, – а еще лучше знаешь кем?

– Летчиком? – пытается угадать Валерка. – Или моряком?

– Нет. – Дядя нагибается к Валеркиному уху. – Лучше всего быть врачом. Как твоя тетя.

– Врачо-ом… – разочарованно тянет Валерка. – Но это скучно.

– Нет, не говори, – уверенно отвечает дядя. – Врачи всегда нужны, где бы ты ни был. В землянках, в окопе, в тайге. В любом, как ты их называешь, путешествии.

– И какие у нас дела по дому, ради которых мы в субботу утром не пошли на море? – спросил Володя, когда Валерка и Борис ушли.

Женя посмотрела на него сурово. За три года жизни в Грекополе она окончательно утвердилась хозяйкой в доме, то есть стала человеком, который не только стирает, готовит и гладит, но и решает, что и как мы будем делать. В ее голосе появилась мягкая, бархатная уверенность, черты потеряли былую резкость, плечи, руки и колени округлились. Угловатую девушку-подростка сменила хорошенькая молодая женщина: похоже, в ее жизни, как и в жизни всей страны, голодные годы наконец сменились тучными, а может, просто помогли южное солнце, морской воздух и свежие фрукты. Впрочем, волосы у нее так же стояли дыбом, растрепанные невидимым ветром.

– А ты как думаешь? – сказала она Володе. – Садись, рассказывай. Мы с тобой десять лет живем, а, выходит, ничего о тебе не знаем.

– Что рассказывать-то? – спросил Володя, но послушно сел, куда указала Женя. – Я ж вроде вчера все сказал.

– Все рассказывать. С самого начала. Где родился, кто родители были. Как когда анкету заполняешь – всю правду.

– Ну, в анкетах-то я правды отродясь не писал, – усмехнулся Володя, – но чего уж теперь…

И он рассказал – с самого начала.

Володя Карпов родился осенью 1917 года на Выборгской стороне в Петрограде. Его мать окончила Бестужевские курсы, преподавала в частных гимназиях математику и естествознание. Ее недоучившиеся ученики уходили в бомбисты, а Надежда продолжала верить, что долгожданные перемены принесет просвещение. Октябрь 1905 года, казалось, подтвердил ее правоту: на выборах в Государственную думу она голосовала за энесов и вместе с ними ратовала за общинные начала русской жизни и отвергала политический террор.

Третье июня 1907 года стало для нее ударом: вера в возможность мирных перемен была почти потеряна. Надя уволилась из гимназии, но после двух летних месяцев, прозрачных, как ее отчаяние, приняла решение. Августовским утром 1907 года она отправилась на Выборгскую сторону, в школу для детей рабочих Механического завода. Взрослым, сказала она себе, уже ничем нельзя помочь. Остаются только дети.

Следующие семь лет каждое утро Надя приходила в трехэтажный дом на Нюстадской улице, открывала дверь в класс и рассказывала о тайнах математики и загадках естествознания. За ней следили десять-пятнадцать пар глаз – мальчишечьих и девчачьих. В огромные прямоугольные окна лился тусклый северный свет, конические плафоны покачивались на длинных проводах под высокими потолками.

Тут же, в рабочем поселке, Надя познакомится с молодым инженером Колей Карповым. Они поженятся в начале 1909 года, а в декабре у них родится сын Борис. Володя будет четвертым ребенком, но двое средних братьев умрут еще до его рождения, от них ему достанутся только расплывчатые дымные фотографии – как и от отца, всего через год после Володиного рождения ушедшего защищать новую власть. Пулеметная очередь насмерть прошьет Николая Карпова в одной из мелких стычек на юге Украины, он так и не узнает, что спустя восемь месяцев жена родит наконец дочку и что вскоре маленькая Маша умрет от «испанки».

– Возможно, это и к лучшему, что он погиб тогда, – объясняет Володя Жене с Олей. – Мама всегда говорила: отец был скорее анархистом, чем большевиком. Ему бы не понравилось, что получилось.

Итак, они остались втроем. Борис был старше на восемь лет, и именно он поселил в душе брата тоску по мировой революции. Вернувшись с московской конференции КСМ, Борис с восторгом пересказывал шестилетнему Володе речь Троцкого:

– Наша задача – учиться и учить других! Мы должны объединить советский коллективизм и американскую технику! И вообще, надо ставить перед собой грандиозные цели, стремиться решать по-настоящему крупные задачи!

Борис был прирожденный агитатор – младший брат слушал как зачарованный. Через несколько лет Володя уже точно знал, кем хочет быть, когда вырастет: он вступит в комсомол, поедет делегатом на съезд, станет секретарем… одним словом, повторит путь Бориса. Едва научившись читать, Володя изучал Маркса, Ленина и Бухарина. С энергий и работоспособностью, хорошо знакомыми Жене, он имел все шансы сделать прекрасную карьеру и в двадцать лет сгинуть в мясорубке Большого Террора. Как мотылек на свет электрической лампы, Володя двигался навстречу своей судьбе, но в марте 1933 года молодой и подающий надежды выпускник Института красной профессуры Борис Карпов был арестован, обвинен в троцкизме и осужден на пять лет лагерей.

Шестнадцатилетний Володя был потрясен. Лестница, по которой он долго поднимался, вдруг оборвалась: под ногами больше не было ступенек, только пустота. Он не знал, куда идти, – оставалось только падать.

Неделю Володя сидел в углу комнаты – наверно, так же летом 1907 года сидела его мать, – и за эту неделю тревога на долгие годы угнездилась в его груди сжатой пружиной, которая и подсказала ему первое самостоятельное решение: он не повторит ошибок брата. Не будет вступать в партию, не будет ставить грандиозных задач, не будет менять мир. Он выберет что-нибудь простое и надежное – такое, где существует правда и ложь, где вчерашние истины не могут сегодня оказаться преступными.

Наука выглядела подходящим решением. Математика казалась слишком далекой от реальности, биология и физика тоже не привлекали, и Володя выбрал химию.