Книга Иду на грозу, страница 90 – Даниил Гранин

Сбить Катю было невозможно. Раз начав, она должна была кончить. В лучшем случае Тулин превратит Женю в домашнюю хозяйку, он слишком эгоист, чтобы считаться с другими. В наше время нельзя жить одними чувствами. Надо думать о будущем.

— Искала, искала свое призвание и нашла — быть утешительницей. Ты присмотрись: ему никто не нужен, и ты в том числе…

Почему-то эти слова больней всего задели Женю.

Что бы там ни происходило, а надо было заканчивать и сдавать отчеты и спешить с дипломами. И снова жужжали моторы, весело и ровно потрескивали ртутники. В перерыве посылали кого-то за персиками, бегали купаться, и Лисицкий потихоньку снял парочку ламп с установки, на которой работал Ричард.

С утра Агатов проводил совещание насчет практики. Тут же сидел Тулин, потом зашел Лагунов.

Алеша спросил, почему закрывают тему. Агатов хохотнул:

— Это к нашей теме не относится.

Но Лагунов принялся разъяснять Алеше доверительно, свойским тоном, каким он считал нужным говорить с молодежью. Началась душеспасительная беседа о науке, об образе ученого, всякая тягомотина, которую Женя терпеть не могла. Лагунов повторил, что при Сталине работу продолжали бы, не считаясь ни с какими жертвами.

— Или, наоборот, прикрыли бы так, что всех посадили бы за вредительство, — сказал Лагунов. — Верно? — Он обернулся к Тулину, и тот утвердительно кивнул.

— Преобразования, новое время не цените, — бубнил Лагунов.

— А чего ценить, что не арестовывают? Так ведь это нормально, — сказал Алеша.

— Спасибо, — Катя поклонилась ему, — спасибо за то, что ты добился этого.

Но Алеша распалился. После аварии он чем-то стал напоминать Жене Ричарда, вмешивался, спорил, влезал в такие дела, за которые сам раньше высмеивал Ричарда.

Агатов накинулся на него: молодежь пошла, слишком легко вам все дается, войны не знали, развели тут демократию!

Тулин молчал и рассеянно улыбался. Тогда Женя не вытерпела:

— Может, начать войну для нашего воспитания?

Агатов что-то шепнул Лагунову, они оба усмехнулись, и Лагунов с любопытством стал разглядывать Женю, а Агатов сказал ей:

— На вашем месте я бы держался скромнее.

Тулин слышал это и даже глазом не повел, слово побоялся сказать. Алеша продолжал еще спорить с Лагуновым и спрашивал у него: «Согласен, тридцать седьмой год, но как вы могли допустить это?» — но Жене уже все стало неинтересно.

Как водится, несчастья посыпались одно за другим. В лаборатории споткнулась о ящик, порвала новый капроновый чулок. В сердцах стала разбирать схему и рванула провод так, что полетела колодка. Агатов, конечно, заметил, разорался. Но Женя уже завелась:

— Подумаешь, колодка, вы о человеке не думаете, у меня, может, горе!

Агатов оторопел: какое горе? Женя задрала юбку и помахала перед Агатовым ногой.

— Чулок порвала. Вы никогда не носили капроновых чулок?

Вера Матвеевна прикрикнула на нее:

— Сейчас же извинитесь!

— Хорошо, — сказала Женя и разрыдалась.

Вера Матвеевна заслонила ее, как наседка, и увела к себе, достала штопальный набор в кожаном футлярчике.

— Ваш Тулин — трус! — сказала Женя. — Он эгоист.

Вера Матвеевна показала, как закрепить петлю, а потом сказала:

— Мы, женщины, переоцениваем себя. Мы много можем дать мужчине, но далеко не все.

В ее словах не было ни зависти, ни ревности, а какое-то непонятное Жене чувство, свойственное только женщинам, которым уже за сорок и которые говорят о мужчинах спокойно.

— Однажды я читала сыну сказку про спящую красавицу, — сказала Вера Матвеевна. — Кончила, а он спрашивает, что дальше было. Я говорю: свадьбу сыграли. А дальше? Ну что ему ответить, чтобы было интересно? Наверное, дальше у этого принца ничего хорошего не было. Она оказалась сварливой и отсталой девицей. Шутка ли, проспать столько лет! Все хорошее было, пока он добирался до замка.

Тулин был небрежно-ласков, и было ясно: для него не существует никого, в том числе и Жени с ее любовью. Она поймала себя на том, что любуется его руками. Это ужаснуло ее. Значит, кроме всего прочего, она развратная, порочная. Она была низвергнута к тем несчастным, околпаченным девчонкам, которых она всегда жалела и высмеивала. Мужчины на нее больше не глядели. Ноги у нее были толстые и на подбородке прыщ.

Она-то верила, что у нее будет все не так, как у других. До чего ж пошлая получилась история!

А Ричард уверял ее, что Тулин — человек будущего, — вот потеха!..

Они лежали, прижавшись друг к другу, и она ощущала его всего — щекой, животом, ногами, и ей было этого мало, ей хотелось чувствовать его спиной, затылком, чтобы всюду был он, завернуться в него.

— Настоящее только это, — сказал Тулин. — Все остальное — ерунда.

— А я решила, что больше не нужна тебе.

— Ты единственное, что мне нужно.

— А… женщина может много дать мужчине, но не все, — наставительно произнесла она.

— Женщин много, а ты для меня — это… это… Женя, вот ты кто.

Она ему нужна, как все стало просто! Слова тут были ни при чем, она почувствовала это сразу, когда распахнула дверь и успела увидеть его глаза, рванувшиеся навстречу, и сразу ощутила его сухие, вздрагивающие губы на руках, на лице. Она еще пробовала что-то объяснить, но все это уже потеряло смысл. И все же ей зачем-то надо, чтобы он говорил. Когда он говорит про это, она начинает не верить, а когда он не говорит, ей хочется, чтобы он говорил. Почему так?

Она засмеялась, Тулин поцеловал ее в плечо, и она снова засмеялась, чувствуя, как нравится ему ее смех.

Наверное, она все же девчонка, если поцелуй остается для нее событием.

— Выше этого нет ничего, — упрямо повторял он.

— Тебе этого мало, — мягко сказала она.

Он усмехнулся:

— А тебе?

— Мне тоже. Я тщеславна. Мне нужно, чтобы ты стал знаменитостью. Я мещанка и обывательница. Помнишь, ты обещал мне покорить грозу? Помнишь, какой ты был… — Ей хотелось пробудить в нем хотя бы честолюбие. — С тех пор я мечтаю только о таком, который может управлять грозой. Других мне не надо. Я хочу, чтобы твои портреты были во всех газетах и чтобы у тебя был значок лауреата.

— А если я не стану лауреатом?

— Как только ты не станешь лауреатом, я тебя брошу. Я могу жить только с лауреатом. Жена лауреата — это же звучит! Я буду каждый день чистить твой значок, буду перевешивать его с пиджака на пиджак, а вечером на пижаму, а зимой я буду пришпиливать на пальто, а дома опять на пиджак, я буду все утро и весь вечер занята.

— Подумать только, что я сам когда-то мечтал об этом! — искренне удивился Тулин.