Онлайн книга «Настоящая любовь / Грязная морковь»
|
3 Проснулся я, ударив ногой по проигрывателю на столе возле кровати. Что-то перемкнуло, и понеслось шипение, а затем уж и напев из Свиридова: А нынче… погляди в окно: Под голубыми небесами Великолепными коврами, Блестя на солнце, снег лежит… Так оно и было. Только солнца мало. Пространство как бы отступило, просело от снега. Фиалка цвела, рядом с ней рос лук в баночках. Больше ничего и никого не было. Свет был тусклый и сонный – время, наверно, сгущается, как молоко с сахаром, течёт вязко, почти стоит. На столе лежал чистый лист бумаги с буквой Я и тремя точками, а под ним уже исписанные. Я, конечно, посмеялся, что три точки – это и есть мои фиалка и два лука. Всё это неоригинально и скучно, как лук, бумага, я и снег. Ну это ничаво, как писал Лев Толстой. (Кстати, не от него ли, не от Андреева дуба, про который отрывок учат в школе, пошли мои вязы в истории Слая… И фиалка – это тоже замаскированный вяз/дуб?) Вечером в школе была дискотека, и я всё же не удержался, снарядился и туда поспешил. («Метеорит») Решили пойти посмотреть: такое ведь в жизни не каждый день бывает. Шли по компасу; через пару часов путники увидели впереди свет. Освещённый огнём силуэт. Рядом полукругом стояли ещё 12 чёрных фигур со сверкающими мечами в руках. Метеорит дымился и светился синеватым, как пламя газа, огнём. Сознание словно покрыла некая пелена: тело и воля парализованы, остаётся только пассивное созерцание. До ребят долетали слова незнакомца, произносимые торжественно (наверно, на латыни), от которых по спине бежали мурашки. Несколько раз зловеще сотрясало воздух имя Левиафан. [Здесь отрывок «Метеорит», как и положено отрывку, обрывается. Далее должен был следовать не очень мягкий экшн (а вообще, «Метеорит», конечно же, психологический и мистический триллер). Должно было быть и «неприличие» – жертвоприношение с элементами садистского лесбийства: девушки со здоровенными пластмассовыми фаллосами (фиолетово-синими или индиго) массово насилуют девственницу – неприлично хорошенькую, пухленькую нимфеточку… А наши герои смотрят… Но потом они опомнились – странная мистическая пелена спала – и спасли наш мир от вселенской катастрофы… (Так как «Метеорит» кончился, то теперь в виде него будет фигурировать тот же «Дневник», только под заголовком «Метеорит»; я думаю, не каждый даже заметит такую малость.)] («Дневник») По дороге от дома до школы (см. «Темь и грязь»), проходя мимо памятника солдату (см. «Черти на трассе»), я увидел ещё две тёмные фигуры. Я приближался, огибая полукругом оградку памятника – это были Яна и Кай, они целовались – как в фильмах камера кружится вокруг влюблённых – я косился, не мог оторваться от них. Потом я написал стих: + / — 1 что-то стало холодать, в 6:05 уже темно… труп той начал замерзать, мир покрылся Н2О… но кому это надо… когда тебя нет рядом… извините, не хотел… нарушать ваш тет-а-тет. лучший есть… у тебя хоть туа-лета нетю красотою споря с облаками… прижималась ты к нему ногами и губами… …отжималась ты при мне с собаками… Когда подходишь к светящимся в темноте окнам школы, к собравшимся на пороге «браткам», чувствуешь себя личностью, сам за себя отвечаешь. Я поздоровался со всеми благополучно и примостился курить. Меня вдруг обступили Жека и так называемый Папаша, взяли под руки, одновременно пинком выбив из-под ног бетон и лёд порожка. – Пойдём-ка, поговорим. Э, Краба, хватай Перекуса! Они тащили меня за угол, где окно кабинета директора, но чуть подальше ничего не видно. – Жизнь, наверно, у тебя слишком уж стала хорошая. – Да, а погода-то! – Да ты, шершень, ещё смеёшься! Странный ты, Лёня, человек. Ну ничего, мы тебя щас исправим… Спина-то кривая поди? – Сколько на раскладушках ни спать. – Щас мы тебя по стенке выровняем… («Настоящая любовь») Владимир перекрестился, прошептав: «Господи, сохрани нас, помоги нам…» Руслан хихикнул, но тут же, осознав всё, что происходило у них на глазах, заплакал… («Дневник») – Да чё ты с ним базаришь?! – Папаша, как и П-ов, был натуральный садист. – А ну, к стенке, блядь, задрот ишачий! Он заехал мне коленом в живот. Я согнулся, сел. Они врезали по пинку по почкам. – Тащи Перекуса, я ему в рот нассу! – Папаша был пьян, красен, глаза навыкате, пустые. Он, судя по всему, расстёгивал ширинку. – На колени его, дай я, что ль, в душу ему въебу! – Э, кто-й-то идёт! Директор! Кенарь! («Настоящая любовь») Медленно, как бы нехотя, он шёл навстречу судьбе. Тяжело отрывая от мраморного пола ноги в кирзовых сапогах, он опускал их с грохотом. Вокруг шныряли люди… Масса людей! Много людей! С чемоданами, сумками, колясками, газетами… Спешили, опаздывали, уезжали, прощались, целовались, встречались… Гул и суета… И вдруг – крик… («Метеорит») – Э, кто-й-то идёт! Директор! – Подымайся, паскуда! Этого тоже. Директор (Кенарь) шёл не спеша. («Дневник») – Что это вы тут, ребята? Опять туалет нашли у моего окна? Пойдём, Алексей… («Метеорит») …мне нужно с тобой поговорить. (Он взял меня под…) («Дневник») (…руку и повёл с собой). Я молчал. – Ты с ними не связывался бы… – Я?! – даже остановился. – Ты, говорят, куришь… – Я? Нет, сроду никогда. – Ну смотри, а то уж три выговора: окно [разбил] и пьянка – раз, матерился пьяный – два, спаивал несовершеннолетних с Яшкой, потом, гм, как бы сказать… – Валялся на полу с тем же Яхой, под ёлкой, и хватал хороводных девок за ноги, особенно Ленку! – я сам не ожидал от себя такой тирады, словно из своего произведения. – Ну аттестат тебе получать, не мне. Хоть ты и отличник, и сочинения такие пишешь, и сочиняешь там ещё… Только вы, отличники, люди такие… |