Книга Война с демонами. Книга 4. Трон черепов, страница 36 – Питер Бретт

Уголки губ Аббана приподнялись в улыбке, тогда как у Керана, наоборот, опустились.

– Но это не означает, что такого оружия не будет у моего наставника и его самых верных командиров.

Наставник открыл рот, но не издал ни звука.

– Идем, наставник, – пригласил Аббан. – Если так и будешь стоять с разинутым ртом, мы опоздаем на встречу.

Наставник Керан шагал в ногу с Аббаном через новый базар, огромный район Дара Эверама, призванный повторить – и превзойти – славу красийского Великого базара.

Уже были достигнуты серьезные успехи. Северяне плохо усвоили закон Эведжана, но вникли в торговлю, и в сотнях уличных ларьков и у сотен прилавков работало и отоваривалось столько же чинов, сколько даль’тинг и хаффитов. Аббан чувствовал себя здесь почти как дома, только без вечной жары и пыли.

Закон Эведжана мало что значил на базаре, ибо на каждого купца, зычно расхваливающего товары, приходился другой, который шепотом предлагал изделия и услуги, запрещенные либо Эведжахом, либо дама. Азартные игры. Свинину. Кузи. Оружие. Книги. Реликвии эпохи до Возвращения. Имея деньги и зная, к кому и как обратиться, на базаре можно было найти все что угодно.

Большинству это разрешалось. На самом деле в числе крупнейших потребителей нелегальных товаров были сами шарумы и дама, и никто не смел арестовывать их. Женщины и хаффиты – менее удачливы, и дама порой карали их в назидание остальным.

Керан, который был ростом выше шести футов, вооружен копьем, щитом и одному Эвераму ведомо, каким еще скрытым оружием, все равно чувствовал себя неуютно. Глаза так и зыркали, как будто он постоянно ждал нападения из засады.

– Ты разволновался, наставник, – заметил Аббан. – Как же так: ты твердо стоишь во тьме перед алагай, но боишься пройти по улице ясным днем?

Керан сплюнул:

– Это место – такой же Лабиринт, как и прочие, где ловят алагай.

Аббан хохотнул:

– Верно, наставник. Базар сооружен для ловли кошельков вместо демонов, но идея во многом та же. Покупатели притягиваются легко, но выход найти труднее. Улицы петляют и кончаются тупиками, а полчища торговцев готовы наброситься на неосторожных.

– В Лабиринте понятно, кто враг, – отозвался Керан. – В ночи люди – братья, а алагай не лезут с подарками и не врут. – Он настороженно огляделся и тронул кошель, желая убедиться, что тот на месте. – А здесь враги все.

– Только не когда ты со мной, – сказал Аббан. – Тут я – и андрах, и шарум ка. Сейчас люди видят нас вместе. Вернись сюда завтра – и они превзойдут себя, ища твоего расположения, в надежде, что ты скажешь мне доброе слово о них.

Керан снова сплюнул:

– У меня есть жены, чтобы ходить на базар. Давай покончим с нашим делом и покинем это место.

– Уже скоро, – сказал Аббан. – Ты понимаешь свою роль?

Керан хрюкнул.

– Я ломал мальчишек и строил из обломков мужчин еще до твоего рождения, хаффит. Предоставь это мне.

– Никаких лекций о священном черном? – допытывался Аббан.

Керан пожал плечами:

– Я видел мальчишек. Они расхлябанны. Слабы. Джурим и Шанджат испортили их, стремясь обратить против тебя, и разворачивать их придется твердой рукой. Им предстоит снова почувствовать себя най’шарумами.

Аббан кивнул:

– Сделай это, наставник, и награда превысит самые алчные мечты.

Керан с отвращением отмахнулся:

– Тьфу! Ты вернул мне шарак, сын Чабина. Мой труд – меньшее, чем я могу отплатить. Мужчина – ничто без уважения сыновей.

– Здесь, – указал на харчевню Аббан.

Передняя веранда была полна постоянных покупателей, которые сидели за низкими столами, обедали, курили и пили горький красийский кофе. Сновали женщины – приносили изнутри дымящиеся полные чашки и чаши, убегали с пустыми и позвякивали кошелями, набитыми драки.

Аббан вошел в узкий проход и постучал костылем в боковую дверь. Ее открыл мальчик в коричневом, он ловко поймал брошенную Аббаном монету и сопроводил обоих вниз по задней лестнице.

Помещение заволокло сладким трубочным дымом, оно полнилось стуком костей и выкриками – объявляли ставки. Вошедшие остановились за пологом, наблюдая за компанией шарумов, пивших кузи за игральным столом, где громоздилась гора монет.

– Дама’тинг следует… а! – произнес Аббан, завидев спускавшуюся по главной лестнице Асави.

Ее белые одежды бросались в глаза в темном подвале, но мужчины, сосредоточенные на метках, вырезанных на гранях костей, не замечали ее, пока она не подошла вплотную.

– Что это такое? – гаркнула Асави, и шарумы дружно вскочили.

Один мужчина – сын Аббана, Шустен, – метнулся к ней, расплескав свою чашку. Дама’тинг притворно отступила, но умело поймала брызги рукавом.

Воцарилось напряженное молчание, и ни один воин не осмелился даже вздохнуть, пока Асави изучала рукав.

Асави тронула влажное пятно, поднесла пальцы к носу:

– Это… кузи? – Последнее слово она пронзительно выкрикнула, и мужчины чуть не намочили бидо.

Устрашился даже Аббан, хотя сам и организовал встречу. Похожая сцена разыгралась тридцать лет назад, когда его отец Чабин случайно пролил на платье дама чернила и был на месте казнен. При воспоминании об этом Аббан сглотнул комок. Возможно, его сыновьям подобало получить аналогичный урок.

– Прости, дама’тинг! – возопил Шустен, схватив сомнительной чистоты тряпку и тщетно порываясь стереть с рукава пятно.

– Как ты смеешь? – заорала Асави, выдергивая рукав.

Она поймала его кисть; рванула руку, выпрямляя, и открытой ладонью ударила по тыльной стороне Шустенова локтя. Рука звучно хрустнула и сломалась так же, как некогда – шея Чабина.

Шустен взвыл, но задохнулся, когда дама’тинг ударила вновь, на сей раз в горло.

– Ты смоешь это кровью, глупец!

Она пригнулась, отвела правую ногу и с разворота ударила в лицо.

– Красиво, – шепнул Керан, любуясь ее искусством.

Аббан глянул на него. Никогда ему не понять воинов.

Шустен опрокинулся с расквашенным носом и грохнулся на игральный стол. Монеты и чашки с кузи разлетелись во все стороны. Шарумы бросились врассыпную, боясь потери денег куда меньше, чем гнева дама’тинг.

Асави продолжила избиение. Шустен попытался отползти, но пинок в бедро обездвижил его ногу. Следующий пришелся по яйцам, и даже Керан поморщился от скулежа Шустена, пускавшего сломанным носом кровавые пузыри.

Кровь и сопли попали на одежду Асави, и та, зарычав, взялась за висевший на поясе кривой нож.