Онлайн книга «Последний Фронтир. Том 1. Путь Воина»
|
— Не могу-у-у-у! Не дави-и-и-те! А-а-а-а! Наверное, ее слышал весь этаж. Или весь монастырь. Но назад к своей келье — почти нонсенс! — она шагала на своих двоих. Ощущение стекловаты в мышцах уменьшилось, руки и ноги худо-бедно задвигались, вот только глаза, кажется, так и остались выпученными. * * * — Просто выбрасывать руку вперед. Быстра. И сжимать. Палец наружа. Солнечный полдень; цикады. Даже вечно стылый ветер прогрелся. Они сидели на траве поодаль от монастыря вдвоем — Ума-Тэ учил ее формировать кулак для удара. Старался, как умел: показывал, объяснял, путался в словах, тер лоб, вспоминал нужные. — Если палец внутрь, ты ее ломать. — Его. — Да. Иво. Их отправили сюда, чтобы Белинда не провела весь оставшийся день в праздной лежке и научилась хотя бы чему-то полезному. И она училась — выбрасывала руку вперед, формировала боевой кулак и морщилась, когда понимала, что у нее не выходит так быстро и так качественно, как у Умы. — Кулак — важно. Неправильный кулак — плохой удар. Он не наседал на нее, как «годзилла»-тренер, не требовал невозможного, не рычал при неудачах. — Ума, почему ты говоришь с акцентом? — Акцентам? Лин отсыхала душой и телом, радуясь передышке, — хорошо, что не пришлось сегодня бежать, прыгать в озеро, нестись вдоль бесконечной стены. Сегодня бегали другие — она, как пнутая нерадивым хозяином кошка, нежилась на солнышке. — Не говоришь на нашем… моем языке. — С ашипками? А-а-а… Я — манол. Мы всегда говорить свой язык. Так правильно. Каждый манол позна или рана находит путь в монастырь. «Но я не Манол, я — обычная, — подумала Лин. — Но я здесь». — Давай, делай кулаки. Левая рука вперед, права, левая, снова правая. Получалось медленно и неуклюже, как тупая физическая разминка. Сложно представить, чтобы таким хлипким кулаком получилось кого-нибудь качественно ударить, но Белинда прилежно продолжала. — Вы сегодня снова плавали в озере? — Да. Каждый утра. — Зачем? — Закалять дух. — И ты не мерзнешь? — Мерзна. Знаю, что мерзна, но не чувствая. — Чувствую. Она поправляла его автоматически, не упрекая. — А как я смогу выучить ваш язык без книг? — Тишина. Она все рассказывать. Он уже не впервые пытался ей объяснить, что тишина во время медитаций — инструмент волшебный: она объяснит язык Манолов, ответит на сложные вопросы, позволит шире и глубже познать мир. Лин верила и не верила. Если эта самая тишина столь чудодейственна, почему обычные люди не практикуют ее? Или же чудодейственно само место? Второе показалось ей наиболее вероятным. Может, кельи намолены? В них выстроены каналы связи со Вселенной? — Ты когда-нибудь слышал про Миру? — Мир? — Миру? Он казался ей забавным — Ума. Открытым, очень честным, каким-то незащищенным изнутри — совсем без брони. Неужели не боится? — Эта имя? — Да. — Не слышал. Какое-то время он просто сидел с ней рядом, сложив руки на согнутые колени. Жевал травинку, смотрел вдаль — желтоватая, но здоровая на вид кожа, черные глаза, четко очерченные губы, тонкая переносица. Его волосы блестели на солнце куда ярче, чем сияли бы ее. Будь ее волосы длинными. Ума, вероятно, был по-своему привлекателен, но Лин по непонятной ей самой причине не воспринимала его мужчиной. Другом — да. Кем-то, с кем можно лечь в постель? Нет, никогда. — Почему ты помогаешь мне? Провести с ней время он вызвался сам вместо «годзиллы»-тренера, которому сейчас полагалось быть здесь. — Каждый нужен друг. «Друг». Не означало ли это, что он заимел на нее виды? — Ты столько для меня делаешь — учишь ударам, объясняешь точки для массажа… Он уже рассказал ей, что вчера точки для массажа ей должна была показать Рим — таков был приказ. Но она ему не подчинилась, за что сегодня бегала двойную дистанцию вдоль монастырской стены. Белинде от этих новостей сделалось весело и немного обидно. — Ты помогаешь мне. — Да. А ты нихочишь? «Нихочишь». Лин мысленно крякнула. — Как мне благодарить тебя? Весь этот чертов мир всегда держался на «ты — мне, я — тебе». — Ни нада благодарить. Я живу с открытый сердце. И ничего не ждать… жду, — сам поправился он. — Делая тебе, я делать себе. Ты так научишшся. Она, как ни странно, поняла, что он имел в виду, вот только искренне усомнилась, что научится. Чтобы делать что-то с открытым сердцем и ничего не ждать, нужно быть человеком не обиженным. А она обижена: на Килли, на судьбу, на неудачи, на неумолкающую «херню» в собственной голове. Она вообще здесь из любопытства. Из непонятной упертости, просто потому, что пока ей некуда плыть. Жизнь — боль, и не важно где — внутри этой стены или же за ее пределами. — Навряд ли я научусь. Белинда поднялась с сухой травы и вновь принялась поочередно выбрасывать вперед руки, формируя кулаки. Направленного на нее долгого и внимательного взгляда она не увидела. — Сегодня я еще показать тебе перемещения ног. Верхний, средний и нижний позиции для бой. А потом Мастер сказал, чтобы ты спустилась и поднялась по Великий лестница. После обед. — А длинная она — эта лестница? — Длинный. Но эта лучше, чем озеро. Не так холодный. Кажется, Ума только что пошутил. Лин сдержанно улыбнулась. * * * (Ночные снайперы — Разбуди меня) Лестница оказалась не просто длинной — бесконечной. Многие ступени поросли мхом и потрескались. Некоторые лестничные «пролеты» почти целиком вросли в землю, и Лин казалось, что она шагает по обычной тропинке, сбегающей по склону. Через какое-то время лестница вновь делалась лестницей — древней, молчаливой и довольно крутой, и тогда Белинда присаживалась на одной из ступеней отдохнуть, отпивала из фляги воды и какое-то время созерцала живописные окрестности холма. Здесь, на этой стороне горы, росло множество цветов, и они одуряюще сильно пахли. Эти цветы пировали, праздновали жизнь во всех ее проявлениях, невзирая на приближающуюся осень. Они цвели под солнышком, вдыхали ветер и ничуть не уставали, ибо проводили жизнь на своем месте и не бегали вверх-вниз по лестнице. Зачем спускаться вниз, а после подниматься вверх? Какой прок? Мастер был прав: некоторые вопросы не имели ответов, и задавать их не стоило. Многие вещи в жизни не имели смысла, и, тем не менее, его имело все. |