Онлайн книга «Победители чудовищ»
Он сделал глубокий вдох, на миг замер… Из ниоткуда к нему пришло воспоминание. Тогда, в ущелье, силуэт купца Бьерна, его занесенная рука, готовящаяся нанести удар… Ужас, который испытал тогда Халли в ожидании удара, совпал с тем ужасом, который он испытывал теперь, сам готовясь нанести точно такой же удар. Это был тот же самый ужас. Руки у Халли затряслись, он едва не выронил нож. На глазах у него выступили слезы. Сдерживая желание всхлипнуть вслух, он отступил на шаг, опустил руки и, чувствуя себя ужасно несчастным, вытер лицо рукавом. Когда он снова посмотрел на кровать, глаза у Олава Хаконссона были открыты и смотрели на него. На плечи Халли навалилась страшная тяжесть; он застыл на месте, не в силах шевельнуться. У него было такое ощущение, как будто он вот-вот провалится на месте. Он смотрел на человека, лежащего на постели, так, будто увидел перед собой тровва. Губы Олава Хаконссона еле заметно шевельнулись. Он чуть слышным шепотом осведомился: — Не выходит, а? Язык у Халли присох к зубам. Ответить он не мог. Шепот раздался снова: — И почему же? Халли молча потряс головой. Веки моргнули; желтоватые глаза сделались как у совы. — Ну так? Говори! Колоссальным усилием воли Халли выдавил: — Не знаю. Не оттого, что я тебя мало ненавижу, это точно! Из раскрытых губ вырвалось слабое, прерывистое шипение; видимо, больной смеялся. — Да уж, конечно! Это-то ясно, иначе бы тебя здесь не было… Шепот прервался, глаза закрылись. — Скажи мне, что, ворота Дома заперты и двери в чертог закрыты на засов? — Да. — И все люди Дома Хакона внизу, в своих комнатах? — Да. — А за этой стенкой спит мой брат? — Думаю, что да. Глаза Олава остались закрыты; его бормотание сделалось почти что уважительным. — И тем не менее, несмотря на все это, ты сумел-таки добраться до меня… точно злобный призрак, восставший из своего кургана. Ничего себе. Ты отважный и находчивый малый. Халли ничего не ответил. — У меня только один вопрос. — И какой же? — Кто ты такой, троввы тебя забери? Халли изумленно отступил на шаг. — Как? Ты меня не узнаешь?! Глаза Олава Хаконссона уставились на Халли. В них блеснул тусклый огонек. — А что, должен был узнать? — Конечно! — Ну, извини. — Но… но как же ты меня не узнаешь? Олав выдержал паузу. — Никак. — Всего месяц назад ты убил моего дядю у меня на глазах, и ты не помнишь, кто я такой? Не верю! Халли подступил ближе. — Что, неужто для тебя это такой пустяк? Вот, взгляни хорошенько! Рука, лежавшая на кровати, бессильно шевельнулась. — Все, можешь не говорить. Я вспомнил. — Ну наконец-то! — Ты племянник того плутоватого крестьянина, которого мы повесили на Дальней отмели! Ты в него пошел. Это была самая короткая виселица, какую мне доводилось сколачивать. Халли издал нечленораздельный возглас. — Нет! Нет, ты ошибся. — Ну как же! У него амбары были набиты зерном, а десятину он платить и не думал. Он был мошенник и плут, а ты — слепой, если этого не видел. Но отчего сюда явился ты? Ты ведь ему даже не сын! Отстаивать честь умершего — это дело сына! Халли охватил гнев; он шагнул вперед, приподняв нож. — Молчи! Я не из арендаторов, с которыми вы обходитесь так гнусно, я человек благородного рода! Шепот с кровати звучал хрипло и насмешливо. — Ну да, как же! Ты — мальчишка, который пытается зарезать во сне больного. Это не совсем одно и то же! — Ну я же не знал, что ты болен, когда… Халли осекся. Голова у него шла кругом. Свечка плясала перед глазами; со всех сторон наваливалась тьма. Он шевельнул ножом, поднеся его вплотную к горлу Олава. — Тебе, видно, память отказывает от лихорадки. Что ж, дозволь тебе напомнить! Я Халли Свейнссон, сын Арнкеля, племянник отважного Бродира, которого ты убил не далее как четыре недели назад! Я видел, как ты его убил, когда он был беспомощен, точно барана, приведенного на заклание, хотя он тебе ничего не сделал, всего лишь задел вашу гордость! Острие ножа уперлось в пожелтевшую кожу. — Ты худший из убийц, ты убил человека всего лишь за несколько слов, сказанных на пьяную голову! И не говори мне больше о благородстве, ты о нем ничего не знаешь. Запавшие глаза теперь почти закрылись, только слабый блеск пробивался из-под век. Из полураскрытых губ вылетало слабое-слабое дыхание. — А-а! — выдохнул Олав. — Что, узнал теперь? — Да, узнал. Далекий же путь проделал ты, Халли Свейнссон, чтобы теперь потерпеть неудачу! Халли осклабился; нож сильнее уперся в шею. — Отчего же «неудачу»? — Ну так убей меня. Халли стоял неподвижно. — Ну? Халли невидящим взглядом уставился на острие ножа, на побелевшие костяшки своей собственной руки, на беззащитное горло… Он не шелохнулся. Потом откуда-то изнутри его пробрала дрожь, вытянутая рука затряслась. Олав Хаконссон поднял руку с одеяла и аккуратно отвел нож в сторону. — Как по мне, это неудача, разве нет? Стой! Не убегай. Это еще хуже. Пошатываясь от стыда, сам не понимая, что делает, Халли сделал несколько шагов в темноту. Это была правда. Он не смог. Он предал своего дядю, лежащего в кургане, — он предал бедного Бродира! Он опозорил свой Дом и память Свейна. Что это за мститель, который не сумел убить? Что это за герой, который дрожит от ужаса? Он, Халли, недостоин носить семейное имя, не говоря уже о серебряном поясе! Пальцы у него разжались; нож выскользнул на пол. Олав не шевельнул головой; он так и лежал, окутанный светом, глядя в потолок. — А знаешь, в чем дело? — прошептал он. — Позволь, я угадаю. Ты просто не настолько дорожишь своим дядюшкой, как тебе самому кажется. — Нет! — хрипло ответил из темноты Халли. — Дело не в этом! — Ну а в чем же еще? Ты ведь не трус. Я видел это своими глазами, тогда, в конюшне. Но тем не менее ты не сумел за него отомстить. Очевидно, ты его не любишь. — Нет, люблю! Я его любил! |