Онлайн книга «Любовь гика»
Хрустальная Лил очень расстроилась. Папа часами успокаивал ее. Она говорила, что близняшек «прикрыли». Папа возражал, что они просто «ушли в декрет». – Скоро родится ребенок, им будет не до выступлений, – говорил он. – Помнишь, как ты уставала первое время? Да, они крепкие и здоровые, но, Лил, у них уже заметен живот. Им нельзя выступать перед публикой с животом. Люди начнут возмущаться. Задавать вопросы. Пойдут всякие слухи. – Ал, им еще нет девятнадцати. Если они сейчас прекратят выступать, то им потом будет трудно вернуться к работе. Безделье погубит их как артисток. Почему меня к ним не пускают? Я им нужна. – Им сейчас надо настроиться. Свыкнуться с мыслью о будущем материнстве. – Ты сейчас так говоришь… Как будто это не ты, а Арти. Я вернулась к своим обязанностям тайного соглядатая в помещении охраны, примыкавшем к гостиной Арти. Из комнаты убрали койку, остался только высокий стул и полка под пистолет. И еще – запах лекарств, крепкого пота и гнили – напоминание о Мешкоголовом. Я сидела на стуле и наблюдала за происходящим в гостиной Арти сквозь зеркальное с одной стороны окошко. Очень скоро у меня затекли ноги и задница. Я вообще их не чувствовала. Но мне повезло. Дождь лил как из ведра, и сегодняшняя красотка, которую Арти выбрал себе на вечер, сидела под окном на баке с пропаном, держа над головой размокшую газету. Когда Арти впустит ее к себе, эта мелкая шлюшка с большими сиськами будет похожа на извалявшегося в грязи опоссума. Не помню, как ее звали. В те годы их всех звали Диди, Лайзами или Зуки. Арти выбирал их из толпы нормальных, бесновавшихся у служебного входа в его шатер после представлений. Они истошно вопили, подпрыгивая на месте, чтобы обратить на себя его внимание. Арти медленно ехал вдоль сетчатого ограждения в своей мототележке для гольфа и улыбался поклонницам, явно красуясь. Если он останавливал тележку, либо я, либо кто-нибудь из охраны подходил к нему, чтобы выслушать распоряжения. – Вон та, в розовом топике, – говорил он. Или: – Сплошные коровы, без слез не взглянешь. Напомни, что это за город? – Грейт-Фолс, – отвечала я. – Ладно, давай мне вон ту бегемотиху в джемпере с блестками и ту страусиху в красной юбке. После чего Арти ехал к себе, а я ковыляла к сетчатому ограждению. – Я?! – повизгивали они, когда я махала рукой, подзывая их ближе. – Я?! Я оставляла их либо в «гримерной», как Арти называл микроавтобус Макгарка, либо на баке с пропаном под окном Арти. Я всегда с радостью помогала брату, но именно эту обязанность я лучше бы перепоручила кому-то другому. По моим скромным подсчетам, эта конкретная Лулу просидела под холодным январским дождем часа три. Арти был занят. Он беседовал с доктором Филлис. – Мне хотелось узнать… Арти – из всей одежды на нем были только простые хлопковые трусы – развалился на атласном покрывале. Он провел ластами по гладкой ткани. Потерся об нее затылком и выгнул спину, вонзившись лопатками в мягкий атлас. – Что именно? – Доктор Филлис сидела в кресле, небрежно перекинув через подлокотник одну ногу в белом чулке и резиновой тапочке. Ее очки с толстыми стеклами хищно поблескивали между хирургической маской и белой шапочкой. Она смотрела на Арти в упор и, вероятно, мысленно расчленяла его плечевые и тазобедренные суставы. – Мне любопытно, можно ли разделить близнецов, – произнес Арти. – Нельзя, – отозвалась доктор Филлис. – Я вам уже говорила много раз. Арти зевнул и заерзал на покрывале: – Я думал, вы следите за новыми технологиями и методиками в хирургии. Она не поддалась на провокацию: – Дело не в технологиях и методиках, а в их собственной физиологии. Он перевернулся на живот и посмотрел прямо на докторшу: – А если бы я согласился пожертвовать одной из близняшек, чтобы сохранить другую? – Которую? – осведомилась ДФ сладким голосом. Арти улыбнулся: – Без разницы. Миновало несколько дней. Я пришла к Арти. Столкнулась в дверях с мисс Зегг. Вместо приветствия она махнула мне папкой, которую держала в руках, и я успела рассмотреть слова «Дайм-Бокс» на обложке. Арти пребывал в приподнятом настроении, и я спросила у него про Дайм-Бокс. – Помнишь Роксану? Мотомеханика из Дайм-Бокса? – Девушку Хорста с сиськами в коже и громким смехом? – Она управляет пансионатом П. У. Ч. в Техасе. Территория в девять акров в пригороде Дайм-Бокса. Они открылись три месяца назад, но уже пользуются большим спросом. К Арти пришли доктор Филлис с Цыпой, а я отправилась на свой пост в помещении охраны. Взгромоздилась на стул у смотрового окошка и постаралась дышать через рот, чтобы не так сильно чувствовать запах лекарств. ДФ сидела так прямо, что ее белая спина не касалась спинки гостевого кресла. Цыпа устроился на полу. Я обратила внимание, что у него развязались шнурки на одной кроссовке. Оба носка съехали вниз, сморщившись в гармошку. На его согнутом, поднятом кверху колене стоял маленький карандашик, балансируя на заточенном кончике. Карандашик раскачивался, как маятник метронома, то в энергичном рваном ритме джиги, то в размеренном четырехтактном вальсе. Арти сидел, наклонившись вперед через стол, и задумчиво разглядывал Цыпу. Арти в серой жилетке, Арти в белой рубашке с черным шелковым галстуком. Арти с изящными, тонкими ластами, опиравшимися о блестящую полированную столешницу. Арти с идеально круглой головой, с гладкой, без единого волоска кожей и синей жилкой, бьющейся над ухом. Арти ласково заговорил с Цыпой: – Доктор Филлис сказала, что тебе не по нраву мой план относительно близнецов. Цыпа быстро взглянул на Арти и снова уставился на карандаш у себя на колене. Арти опустил голову. – Расскажи мне об этом, Цыпа. Доктор Филлис сидела все так же прямо, безмятежно глядя на стену за спиной Арти. Карандаш упал на ковер. Цыпа подтянул колени к груди и обнял их руками. – Это нехорошо. Очень нехорошо, Арти. Ты сам понимаешь. Лицо Арти застыло, щеки горели румянцем. – Если ты это сделаешь, – Цыпа ошеломленно взглянул на него, словно ему вдруг открылась страшная правда, – я перестану тебя любить, Арти! То, что так поразило Цыпу, не было неожиданностью для Арти. Он хорошо знал, что такое нелюбовь, и знал, как с этим бороться. Оказавшись в знакомой стихии, Арти опять стал собой. Он сморщил лоб, изображая сочувствие. – Ничего, Цыпа, цыпленочек, так и должно быть. Ты у нас очень чувствительный, и твои чувства, конечно, задеты. Ты же не виноват, что родился почти нормальным, и я искренне тебе сочувствую. Но это не важно. Не важно, любишь ты меня или нет, мой цыпленок. Потому что я люблю тебя! |