Онлайн книга «Месседж от покойника»
— Предполагаю, что с Чашей он захотел обойтись без всей цепочки «сверху» — самому украсть, самому отправить… Но что-то не сработало, и вот результат. А насчет того кто… Дай мне еще пару дней. — Good Luck! Удачи. Хопкинс чокнулся с Потемкиным на русский манер и выпил до дна. * * * — Джинна, мы можем с вами позавтракать в каком-нибудь кафе неподалеку от парка? Только чтобы у вас на работе не знали, где вы и с кем вы. Не подведите меня! Сандра была заранее уверена, что это свидание с налетом таинственности придется Джинне Хастингс очень по душе. Женщины вообще обожают секреты, а Джинна — втройне. Натура авантюрная и рисковая по определению. — Конечно, милочка, конечно! — защебетала Джинна в трубке. — А ты мне расскажешь, как у Джорджа в школе дела и кончился у Пита аврал на работе или они все еще торчат там круглые сутки? Через сорок минут — тебе удобно? Только адрес напомни… Сандра назвала адрес итальянского кафе, которое присмотрела заранее, и про себя порадовалась мгновенной реакции Джинны… И Джорджа успела придумать, и Пита, и все — глазом моргнуть не успеешь. Готовый оперативник… Но не будет Джинна Хастингс оперативником, у нее другая стезя. Если пытаться конструировать специально — трудно придумать человека, который меньше, чем Джинна, отвечал бы требованиям к настоящей женщине, которые взыскательная Сандра еще в ранней юности сформулировала для себя и которых старалась придерживаться. И тем не менее Сандра ловила себя на том, что думает о ней с симпатией. Казалось бы — неразборчивая дама, которая способна одновременно крутить три романа, да еще об этом с видимым удовольствием рассказывать окружающим… А с другой стороны — она никогда никого не обманывала, не придерживалась, как многие, двойных стандартов: для людей — одно, а на деле — другое… Может быть, это странное сочетание ветрености и целостности, неверности возлюбленным и верности себе — может, оно и создавало непередаваемый шарм Джинны? И вот Джинна запарковала автомобиль и идет по тротуару в кафе, привычно игнорируя мужские взгляды. Но во всей повадке, во всей походке, в повороте поднятой головы так и читается: «Смотрите все! Вот она я! Единственная и неповторимая…» А то, что сумочка от Луи Витона, и сиреневая кофточка от Донны Каро, и туфли от Рохас, — это как бы само собой. — Вы, конечно, на меня не обиделись, — едва поздоровавшись, начала Джинна. — Милочка, Джордж, Пит… Это я для наших дурочек. — Да, я так и поняла… А что это вы о своих коллегах так неласково? — Почему — неласково? Могла бы назвать и дурищи, и дурынды, а я — ду-у-рочки, — протянула Джинна. — Жалко мне их. Хорошие девчонки, а гробят свою жизнь в музее, света белого не видят. Вот мы с вами, наше поколение, я имею в виду, росли в других условиях, нам куда труднее было. Но вы же вон куда пошли! Я вам завидую, честно говоря. Всю жизнь мечтала шпионкой быть, да вот не получилось. Сандра рассмеялась. — Это я-то — шпионка? Я — конторская крыса. Сижу целый день за бумагами. — А стрелять умеете? Тут Джинна попала в точку. Стрелять Сандра не только умела, но и любила. Мало кто из мужчин в Группе стрелял лучше нее. — Умею. — Ну вот видите! Я бы тоже хотела стрелять… Пора было переходить к делу. — У вас на «Изумрудных Лугах» сейчас такое творится — любой шпион позавидует, — напомнила Сандра. — Да только шпионы обычно не убивают. — Я понимаю, вы об этом… — Джинна достала салфетку, вытерла уголки глаз. — Знаете, до сих пор в себя прийти не могу. Ставиский — он Ставиский и есть. Может, о нем кто и будет сожалеть искренне, да только не я. А вот мальчишка этот, Мартин… Джинна сделала гримасу, удерживая подступившие слезы. Удержала. — Он славный был парень. Очень честный, очень чистый. Он мне говорил, что я у него — первая… Имеется в виду — по-настоящему. «А тебе и нравилось, что такой паренек в тебя втюхался, — подумала Сандра и тут же упрекнула себя: — А кому бы не понравилось?» — А были в нем какие-то моменты, которые вас настораживали? Раздражали, может быть? Джинна подняла глаза, пытаясь ответить точно. — Наверное, были. Он ведь, знаете ли, другого поля ягода. Я — из бедной семьи, все, чего добилась, сама у жизни выгрызала, выбивала, вымаливала — уж как приходилась. Из таких, как я, получаются самые успешные деятели — это я в книжке прочитала. Потому что мы настырные, упремся — не свернешь. А Мартин? Мартин был из другой семьи. У него все что угодно было с рождения — и дом рядом с гольфовым полем, и хорошая школа, и личный тренер по теннису. Даже удивительно, что он при этом получился совсем не гнилым парнем. Он многое знал, чего я не знаю и никогда знать не буду. И, если уж честно, это меня раздражало. То он в разговоре цитату вставит из какого-то грека, о котором я и не слышала, то возьмется объяснять физическое явление какое-то — да таким языком, что даже переспрашивать для меня бесполезно: я и слов-то таких не знаю… То рассказывает, как Бенджамин Франклин атмосферное электричество исследовал. — Что же вы делали, когда он вас раздражал? — Останавливала его. Я не стеснительная. Но чаще всего молчала и пыталась запомнить хоть что-то. — Вы с ним часто ссорились? — Нет. Но когда ссорились — я его убить была готова за эти его умствования. — Кстати, это случается нередко. Когда убивают того, кого любят… Сандра смотрела внимательно, ожидая реакции. — Ну это в кино. Если Джинна и играла, то играла безукоризенно — ни тени волнения, ничего. — А как вы объясните свой приезд в парк в ту ночь, когда Мартина убили? — Что за чушь? Я туда и днем-то без всякой радости хожу, чего я там ночью забыла? — А вот, взгляните… — и Сандра показала на своей электронной таблетке кадры: «Камри» Джинны въезжает в ворота делового двора парка. В правом верхнем углу отмечено время въезда: 2:41 утра. Номер машины читается ясно — не ошибешься. Джинна подперла подбородок двумя руками. — В ту ночь я была не дома. У меня есть бойфренд. Ну вы знаете. Он может подтвердить, что я как завалилась спать, так и проснулась утром. — Вы о Грейслине говорите? — Ну а о ком еще? — А как Грейслин относился к тому, что у вас с Мартином был… роман? — У нас есть уговор — мы другие отношения, кроме наших, не рассматриваем и не затрагиваем, когда мы вдвоем. — Но вы же чувствуете что-то? О том, как он к Мартину относился? — Как вам сказать? По-моему, ему было все равно. Хотя, как любой мужик, наверное, ревновал. Они же все собственники, сами знаете. |