
Онлайн книга «Эрхегорд. 1. Сумеречный город»
![]() Но Миалинта меня перебила: – Просто выслушай. – Да… – Сит слабо хихикнул. Протер предплечьем перепачканный в краске лоб. – Это я могу. Сит хорошо рассказывает. Услышав, что мужчина говорит о себе в третьем лице, охотник пробормотал: – Славная семейка. Дочь наместника с неодобрением покосилась на него, но промолчала. Сгорбившись, высматривая в поделке какой-то важный недостаток и пытаясь подрезать его кончиком лезвия, Сит с улыбкой говорил. В его глазах не угадывалось безумия, но все слова он произносил как-то округло, излишне мягко, с придыханием: – В Багульдине жил молодой поэт. Жил хорошо. У него была добрая жена. В его небольшой уютный дом на улице Адельвита часто приходили друзья. И все же он страдал. Потому что свои стихи мог писать только в одиночестве. Макал перо в свою грусть – как в чернильницу – и творил. В любимой семье ему было хорошо, но чернильница пересыхала. В радости стихи получались сухими, ломкими. Он разрывался, не зная, какую участь выбрать. Стать счастливым отцом или уйти в скитания, жить в печали, на дороге, но писать прекрасные баллады. Он не мог отказаться от жены, но и без поэзии жить не хотел. Это были горькие терзания. Днем он улыбался, а ночью в тайне ото всех плакал над клочками исписанной бумаги. Сит, улыбнувшись, отложил лезвие. Он окончил поделку и теперь в последний раз осматривал ее перед свечой. Это была фигурка девочки с длинными, оплетающими все тело вьющимися волосами. На полках слева стояли десятки точно таких, только раскрашенных девочек. – Ты, кажется, забыл вырезать глаза, – заметил я. – Нет, Сит не забыл. Глаза нужно нарисовать. И все будут думать, что она видит. – Ты не хочешь, чтобы она видела? – Сит не хочет, – качнул головой мужчина. – Что случилось, когда в Багульдин приехали кочевники? – спросила Миалинта. Сит кивнул. Улыбнувшись, вернулся к рассказу: – Жена поэта забеременела, а в город приехали кочевые музыканты. Жена говорила о счастье очага, а кочевники – о радостях странствий, о том, что на стихи поэта будут слагать песни в Вер-Гориндоре. А поэт всегда мечтал побывать в престольном городе, куда со всех Земель стягиваются чудеса и таланты. Город, праздник в котором не прекращается, лишь меняет цвета и переходит из квартала в квартал. Но он не мог бросить семью. К тому же его отец был тяжело болен… Молодой поэт днем слушал жену, ухаживал за отцом, а вечером, в таверне, слушал кочевников. И так ему стало нестерпимо, таким отчаянием он проникся, что его грудь рвалась, наполнялась криками, и в момент наивысшей боли, наибольшего страдания он отпустил себя. И вот золотовласый поэт ушел с музыкантами, а я остался с семьей. – Это были вы? – не без удивления спросил я. – Это был Сит, – кивнул мужчина. – С тех пор он не написал ни строчки. – Где же ваша жена и ребенок? Сит ответил не сразу. По-прежнему осматривал законченную фигурку. – Дочь погибла при родах. В этот год пошла бы на посвящение. – Десять лет, – прошептал я. – А жена оставила меня. Ей было в тягость жить с моим больным отцом. Но я ни о чем не жалею. Только иногда хочется хоть глазком взглянуть на себя другого – поэта. Быть может, на мои стихи в самом деле слагают песни в Вер-Гориндоре? Быть может, я счастлив? – Так появился первый фаит, – прошептала Миалинта. Сит остался доволен фигуркой и теперь принялся ее раскрашивать. – Если ты знаешь эту историю, – просипел Громбакх, – за какими червями мы сюда спустились? – Сит, мой друг хочет поговорить с Мурдвином. – С отцом? – улыбнулся мужчина. – Да. Мой друг хочет поговорить с твоим отцом, – спокойно, неторопливо произнесла Миалинта. – Ведь ты нас проводишь? – Да, конечно. Сит кивнул несколько раз и продолжил раскрашивать фигурку. Осторожно проводил по ней тонкой кисточкой, часто подносил к свече, чтобы проверить точность линии. Осматривал красители. Могло показаться, что он забыл про нас. Так продолжалось минуту или две, прежде чем Миалинта напомнила: – Сит? – Да! Да! Да! – с неожиданной злобой закричал мужчина. Я невольно отпрянул от стола и схватился за рукоятку меча. – Что вы тут! Понял я, понял! Сит кричал натужно, надрывно, при этом не переставал улыбаться. На глазах появились мутные капли слез, они быстро перемешались с грязью на веках. Миалинту такое поведение ничуть не удивило. – М-да, – только и произнес охотник. Наконец Сит встал. Сгорбленный, укутанный в серую хламиду, с редкими, перепачканными в земле волосами, он снял один из светильников и пошел в темный коридор. Мы последовали за ним. Коридор, пол и потолок которого бугрились отшлифованными гранями камней, привел к лестнице. Ступени были укрыты мягкими, пропитанными влагой досками. По стенам тянулись пазы от некогда закрепленных тут перил. – Что-то я не понимаю твою подругу, – шептал мне охотник. – Ну, посмотрели мы этого Сита. Обаятельный парень, чего уж тут. Очаровашка. Услышали его сопливую историю. Теперь-то что? – Скоро поймем. – Хорошо бы. Лестница привела к темной, душной комнатке, откуда в разные стороны уводили два тоннеля и начиналась еще одна лестница вниз. Сит повел нас по ближнему тоннелю. Громбакх все чаще оглядывался. То закидывал топор на плечо, то снимал его и принимался крутить в руках. Тоннель оказался не таким длинным. Уперся в деревянную дверь, петли которой держались на торчащей из земли кромке гранитного валуна. Сит достал ключ. Лязгнул металл. Дверь подалась вперед. Еще несколько шагов, и мы оказались в просторной землянке, размерами в несколько раз превосходившей комнату самого Сита. Миалинта неожиданно приблизилась ко мне. Было приятно в духоте подземного смрада уловить тонкие нити аромата, сотканного из червоцвета и адельвита. – Ты должен с ним поговорить. Мы будем стоять здесь. – Кто? И что… о чем… – растерялся я, но дочь наместника не дала мне договорить, подтолкнула вперед. Охотник хотел последовать за мной, но Миалинта остановила его за руку: – Подожди здесь. Комнату освещали светильник в руке Сита и свеча на столе в дальнем углу. Там кто-то сидел, и я, стараясь ступать как можно тише, направился к незнакомцу. Поначалу мне казалось, что возле стен насыпаны груды земли и камни, но теперь я увидел, что это – обувь. Все углы были завалены тапками, сандалиями, ботфортами, сапогами, калошами, легкими бегунцами, гвардейскими грондами… |