Книга Вне подозрений, страница 16 – Сабин Дюран

На этот раз инспектор Периваль захватил с собой констебля Морроу. Когда я застываю на пороге кухни, гостья оборачивается ко мне с широченной улыбкой «а-ля Уоллес и Громит». Их, по словам Периваля, впустила Марта, «предложила располагаться», а сама отправилась за Милли. И еще в доме сейчас уборщица, добавляет Морроу, если я вдруг волнуюсь, что они тут без присмотра. Действительно, наш разговор сопровождается сначала доносящимся из Мартиной комнаты шумом пылесоса, потом – когда Нора с «Мистером Мускулом» перебирается в гостевую ванную – журчанием воды в трубах.

Я прислоняюсь к дверному косяку: ноги становятся ватными, кажется, с места двинуться не смогу. Спрашиваю, зачем они опять приехали:

– Я ведь уже ответила на все ваши вопросы.

Сидящая на скамейке констебль Морроу кривит веснушчатый носик. На лбу – ни единой морщинки, в ушах – крошечные розовые сердечки.

– Понимаю, вам это неприятно, но… – Она театрально закатывает глаза и пожимает плечами, предварительно убедившись, что восседающий во главе стола инспектор Периваль смотрит не на нее, а на лежащую на коленях бумагу.

– Присядьте, пожалуйста, ненадолго. – Он поднимает голову, и я начинаю чувствовать себя преступницей на допросе. – Много времени мы не займем, но это важно.

На выходных я его «погуглила». Руководитель отдела по расследованию убийств и тяжких преступлений в Баттерси. В 2009-м получил благодарность за пресечение войны индийских ресторанов в Тутинге (вам это о чем-нибудь говорит? Мне тоже).

Я отлипаю от двери и осторожно устраиваюсь за столом. Предложить чаю? Но у Периваля такой тон… Пожалуй, не стоит.

– Вы видели эту женщину раньше?

Между зубами у него застрял кусочек латука, застегнутая на «молнию» адидасовская кофта украшена на груди пятном засохшего кетчупа. Будь я судебно-медицинским экспертом, предположила бы, что по дороге ко мне он съел бигмак.

Он придвигает ко мне фотографию. Даже еще не взглянув, знаю, на фото – она. Я ждала этой минуты с ужасом.

Сад, детская «лазалка». На нижних перекладинах – двое ребят. У ее ног – большая красная пластиковая машина, в которой можно возить детей, а сама девушка чуть наклонилась к лесенке и держит малышей за ноги. Ослепительная улыбка. Передние зубы слегка кривые, будто вдавлены внутрь; темно-рыжие волосы собраны в два хвостика. Худенькая, с узким лицом и густыми накладными ресницами, словно кричащими всему миру: «Кто бы что ни говорил, а я дорогого стóю!» В мочке уха – не меньше шести колечек.

На меня наваливается невыносимая печаль.

– Это ее дети? – разлепляю я губы.

– Неужели она совсем не кажется вам знакомой?

– Ну, разве что… Помните, вы сами тогда говорили, что она чем-то похожа на меня… Кто она? Дети – ее? – настаиваю я.

– Ее звали Аня Дудек, тридцать лет, жила на Фицхью-Гроув, на юго-западе. – «Звали», «жила»… Прошедшее время. – Об ее исчезновении заявили люди, на которых она работала, семейство из Патни, потому что в субботу она за весь день так и не объявилась. На снимке их дети. Она была няней по выходным.

– Аня Дудек… – повторяю я.

Няня. Ну хоть дети не ее. Хорошая работа в хорошей семье. Патни – благополучный, респектабельный пригород, там еще живет либерал Ник Клегг. Какое уж тут «столкновение двух миров»?

– Вам это имя о чем-нибудь говорит?

– Нет, – трясу я головой. – Совсем ничего.

– А на Фицхью-Гроув бывали?

– Нет. Я, конечно, знаю, где это. – Высотки на краю парка, раньше принадлежавшие местным властям. – Но бывать не приходилось.

– Уверены?

Киваю.

– А Аня Дудек бывала у вас?

– Нет.

Сидящая напротив констебль Морроу поджимает губки и смешно гримасничает – мол, понимаю, дурацкая трата времени, и рада бы вас не терзать, но ничего не поделаешь… Проявляет, стало быть, женскую солидарность. Я ей улыбаюсь и повторяю для инспектора:

– Нет, никогда.

– Любопытно. – Периваль перекладывает с колен на стол лист бумаги, с которым нянчился перед этим.

В тонкой прозрачной папке – выдранная из журнала «Леди» страница с объявлением. В район Вандсуорд требуется няня с проживанием. Я узнаю его сразу же – по начертанию слов, по их расположению. Это объявление прошлым летом давала я, когда Робин предупредила о своем скором уходе.

– Тогда откуда на дверце холодильника убитой взялось вот это?

Зимой у меня был синусит, инфекция распространилась на внутреннее ухо, и временами от этого случались приступы нарушения равновесия – врач называл их односторонней вестибулярной дисфункцией. Кружилась не столько голова, сколько предметы вокруг; комната резко начинала плыть, вращаясь, как карусель. Сейчас на меня нахлынуло то же ощущение.

Я таращусь на стол; в прозрачной папке отражается небо, плывут облака… Я сижу? Или падаю? Не соображаю…

Мне удается выдавить из себя, что я понятия не имею… Инспектор Периваль задает вопросы, а я их едва слышу: когда дурнота отступает, в голове остаются шум и каша.

– Она приходила на собеседование? – Констебль Морроу впервые заговорила. Глаза широко распахнуты, она слегка кивает, словно заранее уверена в ответе.

– Хотела бы я сказать, что да, – в конце концов отзываюсь я. – Но нет, не приходила. – Я обвожу глазами чистенькую кухню. – Если бы найти прошлогодний домашний ежедневник… Я бы показала вам, кто приходил. О, знаю! У меня где-то остались их резюме, могу поискать…

– Расскажите, что помните. – Снова Морроу.

– Все помню. Лето выдалось сумасшедшим. Моя мама болела, а няня, Робин, собралась замуж. Это, ясное дело, само по себе было чудесно, но означало, что она от нас съедет, так что и грустно было тоже. Грустно нам, в смысле.

– Давайте все же про это. – Периваль тычет пальцем в журнальное объявление.

– Простите. Собеседованиям я посвятила два дня. Шесть девушек. Нет, не так – пять женщин, один мужчина. Две англичанки: одной с сентября надо было посещать университет, что нам не подходило; вторая не водила машину. Армянка, она постарше, хотела каждое утро приезжать поездом из Кройдона. Мужчина из Южной Африки. Классный кандидат, но – для воспитания мальчиков. Милая дама из Португалии… Вот она подошла бы, но по-английски почти ни бум-бум. Я планировала встретиться еще с несколькими, но мамино здоровье резко ухудшилось, а на третий день появилась Марта.

Я слишком разговорчива… Хочу дать им как можно больше информации. И вдруг – вспышка, озарение:

– Послушайте, может, эта… эта Аня хотела устроиться ко мне на работу, раз она няня? Но передумала.

– Да, возможно. – Констебль Морроу смотрит на инспектора Периваля. – Звучит логично.

Какое облегчение!

– Знаете, как бывает, – закрепляю я успех, – цепляешь на холодильник всякие записки и благополучно про них забываешь?