Онлайн книга «Милая, хорошая»
|
– У меня самые обычные пальцы, – сурово произнесла она. – И вообще, это миф, что у музыканта должны быть какие-то особенные руки! – А разве нет? – Не обязательно, хотя среди широкой публики распространено мнение, что рука пианиста должна иметь тонкие «нервные» пальцы вроде шопеновских… А вот у Антона Рубинштейна была широкая, компактная, мясистая кисть, с почти равными по длине пальцами. Одни знатоки говорят, что у пианиста руки должны быть с длинными плечевыми костями, другие считают такие руки неуклюжими и предпочитают короткие – как более ловкие. Некоторые любят «гибкие» суставы, другие, наоборот, боятся их, а прогибающиеся ногтевые суставы и особенно прогибающийся основной сустав большого пальца считают вообще противопоказанием к пианистской деятельности! – Надо же… – усмехнулся Николя. – Но это все ерунда! А главное знаешь что? Главное – это какими свойствами обладает нервно-мышечный аппарат руки – ну, ее иннервация. То есть единство между этим и этим… – Она сначала постучала себя по голове, а потом пошевелила пальцами. Николя засмеялся почти ласково – наверное, его умилила ее горячность. Он хотел ее поцеловать – за мгновение до того, как Алена почувствовала это движение, она отшатнулась. – Разве ты считаешь меня достойной себя? – насмешливо спросила она. Николя вспыхнул: – Вот уж не думал, что ты такая зануда! – сквозь зубы произнес он. И в этот момент возле них затормозила машина. – Ладно, поехали… * * * …Она проснулась поздно, после двенадцати, и сразу выглянула в окно – там, при ясном зимнем свете, на молочном льду катались фигуристы. Под утро выпал снег – и все, даже горизонт, было белым, и деревья стояли засыпанные снегом. Картинка была столь красивой, что казалась почти нереальной, словно нарисованной. От вчерашнего разговора с Николя остался какой-то осадок, и Алена тут же дала себе слово, что больше никогда не станет с ним возвращаться после работы. Уж лучше одной, чем рядом с этим юнцом, который вечно носит в своей душе кипящий ад. Николя стал неприятен Алене именно поэтому, а вовсе не из-за того, что вздумал вчера флиртовать с ней. А потом она подумала о том мужчине в парке и искренне пожалела о том, что он был в парке вчера, а не сегодня. «Сегодня так красиво…» Мужчина больше чем один раз за выходные не появлялся. Значит, сегодня его точно не будет… Она села за свой «Шредер» и пробежала пальцами по клавишам. Звуки – легкие, негромкие, воздушные – словно возникли из воздуха и снова растворились в нем. «Гм, руки… Ну да, мне с самого детства говорили, что у меня хорошие руки и настоящая фортепианная хватка!» В семье у Алены никто не занимался музыкой. Ей было восемь, когда родился младший брат Костя и родители, очень занятые тогда, отдали ее в музыкальную школу – чтобы не болталась под ногами. Но неожиданно учителя нашли у нее способности. Очень скоро она играла виртуозные пьесы с большой легкостью и достаточно близко к авторскому замыслу. «Конечно, не по глубине содержания, а с позиции техники! – гордо утверждала ее учительница, старенькая Нинель Айрапетовна. – Но у девочки все впереди!» Алена училась с энтузиазмом, не из-под палки – ей на самом деле нравилась музыка, хотя она не всегда понимала, что в ней к чему. Например, она решительно не понимала медленные вещи – и почему они медленные. Исполняя их, она всегда ждала быстрой части, которая ее захватывала, – Алена любила неудержимый темперамент, ажиотаж, азарт! Позже, когда уже поступила в Московскую консерваторию к известному педагогу, профессору, тот тоже нередко пилил ее: «Все очень хорошо, все очень темпераментно, но где же образы, где сама музыка?» Алена принялась добросовестно искать эту самую «музыку». В смысле техники она была действительно сильна, ей давалось то, что не всегда оказывалось под силу ее сокурсникам – и двойные ноты, и сексты, и терции… У нее выработалось определенное отношение к инструменту, она совершенно по-особенному извлекала звук, знала, какими средствами можно добиться того или иного звучания, и вообще была «большим молодцом» (выражение профессора, ее учителя, который в конце концов добился от нее того, чего хотел). Она стала выступать с концертами и первое время была вне себя от радости, когда разучивала произведения того или иного автора, – словно горизонт открывался перед ней. Особенно Алена любила Моцарта. Когда играла его, то чувствовала каждую ноту, дышала этой музыкой, прозрачной и веселой. Это была настоящая творческая радость – Алена чувствовала, что она проникает в самые «тайники» автора и совершенно ясно понимает, что он думал, ощущал, хотел выразить своей музыкой… Перед концертами она, как и все, кому приходилось выступать на публике, волновалась. Переживала на репетициях из-за того, что свет на сцене неправильно поставлен, что акустика в зале недостаточно хороша и у рояля куча недостатков. Но потом, в день выступления, все проходило. Казалось, даже рояль начинал звучать по-другому, когда рядом слышалось дыхание зала. Нервы подтягивались, руки становились другими, все ощущения были обострены до предела. Между игрой на репетиции в пустом зале и игрой на публике была колоссальная разница – наверное, такая же, какая бывает между нормальным человеком и человеком, которому сделали инъекцию сильного наркотика. Совершенно другое физическое состояние – Алена переставала чувствовать свое тело, его вес, уже не могла ни чихнуть, ни кашлянуть. Если до того она бывала простужена, то во время выступления у нее сам собой проходил насморк, исчезала головная боль – все. Чувствовалось лишь одно – реакция публики. Зазвонил телефон, и Алена вздрогнула, отходя от этих воспоминаний. – Привет, сестрица Аленушка! – раздался в трубке знакомый голос. Костя, легок на помине… – Привет. Как у тебя дела? – обрадовалась она. – Слушай, ты давно звонил родителям? Я тут недавно разговаривала с мамой, и она… – Потом, потом! – нетерпеливо перебил ее Костя. – Мне сейчас не до лирики… Я по делу. – Что-то случилось? – Ничего не случилось, я просто денег у тебя хотел занять. Сколько можешь дать? – Ну, не знаю… – неуверенно ответила она. – А сколько надо? – Сколько не жалко! – захохотал он. – Понимаешь, мы с друзьями домик один хотим снять в Подмосковье, чтобы, значит, новогоднюю ночь там провести, а это бешеных бабок стоит. Мы, короче, решили скинуться, тысяч по пятнадцать… – По сколько? – с ужасом переспросила Алена. – А ты думала! – возмутился тот. – Между прочим, Новый год – удовольствие не из дешевых! Если б мы его решили справлять в каком-нибудь там доме отдыха, то пришлось бы сбрасываться по паре штук баксов! – Шутишь… – уныло пробормотала она. – Эх ты, отсталость! Это самая дорогая ночь в году! Так дашь взаймы или нет? – уже более сурово спросил Костя. |