Онлайн книга «Мода на невинность»
|
– Глеб, Глеб, что за настроение у тебя такое! – Какое? Я говорю то, что есть. Они спорили, а меня вдруг от головы до ног пронзил электрический разряд – я вскочила, опрокинув водку на стол. – Что, что, Оленька? – кинулись они все, кроме Бориса, который спал, и на лицах их явно читался ужас. – Что с тобой?! Первые секунды я даже не могла говорить, только стояла и дрожала с открытым ртом, до которого не успела донести стакан. – Я все знаю, – наконец произнесла я. – Что? – Они сначала ничего не поняли, а потом я видела, как в глазах у Глеба промелькнуло странное выражение. – Тебе плохо, да? – суетилась Любовь Павловна. – Тебе не надо было пить... – Все знать нельзя... – тяжело вздохнул Валентин Яковлевич и добавил ни к селу ни к городу: – Многие знания – многие печали. – Налейте еще. – Как робот, я протянула хозяйке стопку. – Нет, я решительно не буду... – Налейте! – с мучительной угрозой потребовала я. – Налей ей, ба, – попросил Глеб. Я выпила водки, ощутив в организме новый взрыв радужных искр. – Я знаю, кто отец Бориса и Глеба, – решительно заявила я. – Инесса мне все рассказала. Мы очень дружили. – О господи! – прошептала Любовь Павловна, падая обратно на стул. – Неужто правда? – ошеломленно выдохнул Валентин Яковлевич и потянулся за бутылкой, а его жена едва успела перехватить ее – все это машинально, на каком-то автомате. – Тебе нельзя больше, – прошептала она. – Оленька, голубушка, ты ничего не путаешь? – Она мне рассказала. Она мне все рассказала, чтобы спасти меня – ну, вы знаете мою историю, чтобы вывести меня из депрессии... – Кто? – спросил Борис, и я заметила, что он уже проснулся. – Тетя Оля, скажите – кто он? Он бессознательно шевелил пальцами, словно наигрывая какую-то бравурную мелодию на фортепьяно. Я сначала хотела рассказать всю предысторию – с фрейдистскими выкладками, предварительными замечаниями, долгими рассуждениями на тему фатума и неизбежных предначертаний, но по их лицам поняла, что им нужно сейчас одно только имя. – Николай Александрович Ивашов, – тихо произнесла я, ожидая, что меня могут разорвать в любой момент. Секунду в комнате царила тишина, а потом все словно с ума посходили. – Кто-о? – Ивашов? Старик Ивашов? Или тот, который... – Оленька, ты ничего не путаешь? – Старик Ивашов?! Да он сто лет в обед... – Не может быть!.. – Это самое невероятное, что может быть... – Нет, это правда! – заорала я, так как мне надо было непременно донести до них истину. Они вдруг все замолчали разом и стали переглядываться. – Оленька... – наконец нерешительно начала Любовь Павловна – малиновые кудряшки на ее голове мелко задрожали. – Ты очень славная девочка, и мы все тебя очень любим... «Не верят! – с ужасом подумала я. – Что же мне теперь делать?» – Да! – поддержал ее Валентин Яковлевич. – Но в данных обстоятельствах, когда все, безусловно, выбиты из колеи, когда огромное горе... – Ты уверена в своих словах? – Абсолютно, – решительно заявила я, но, странное дело, они как будто ждали этого ответа и восприняли его даже с облегчением. – Я же говорю – она сама мне об этом сказала. Они опять переглянулись, и тут до меня стало доходить, что они считают меня сумасшедшей или по крайней мере временно невменяемой. Хрен редьки не слаще. – Тебе сама мама об этом сказала? – переспросил Глеб с недоверием, даже – с отвращением. Что, он придумал другого отца?.. – Она никогда никому ничего не рассказывала, и почему вдруг именно тебе... Да, вы очень дружили, последнее время просто не разлей вода были, но все равно... – Я ж вам объясняю, она потому и сказала, что хотела спасти меня! В наших судьбах было нечто общее... да что ж вам по сто раз повторять! Вы ведь знаете историю с Вадимом Петровичем, который... – Тут страшная слабость напала на меня, и я замолчала, лишенная всяких сил. – Моя дорогая дочь не призналась даже мне, родной матери, – снова вступила в разговор Любовь Павловна, смущенная и решительная. – На протяжении многих лет она никому не говорила, кто был отцом ее детей, даже когда Глеб подступил к ней однажды... – Я спросил ее! – ...да, так вот даже когда Глеб... – Но почему вы мне не верите?! – Я принялась тихонько плакать. – Верим, очень даже верим! – вскричал Валентин Яковлевич, с великой жалостью глядя на меня. – Именно так она тебе сказала, что отцом детей был старик Ивашов. Чем невероятней, тем убедительней. – Ну наконец-то... – Только сказала она тебе это нарочно. – Чтобы утешить. Чтобы ты могла избавиться от страхов и депрессии! – Моя дочь была благороднейшим существом! Ради того, чтобы помочь человеку, она могла пойти на что угодно, она могла придумать что угодно... Ах, как я ее понимаю! Но на самом деле... – На самом деле она не помнила ничего! – Ничего! – Она все придумала – для тебя! Я открыла рот, потом закрыла. Перед моими глазами встал желтый склеп на старом кладбище. – Как она сказала? – затеребила меня Любовь Павловна. – Что старик Ивашов был отцом и Глеба, и Бориса? Уже одно то невероятно, что он умер задолго до... – Он умер через две недели после зачатия Бориса... – пробормотала я, стараясь не глядеть на смуглого, печального Борю, который напряженно о чем-то думал. – Милая Оленька... – Да погодите же вы все! – с досадой произнесла я. – Я же не просто так... Есть доказательства! – Какие доказательства? – вцепился в меня Глеб. – Письмо! – вспомнила я. – Есть его письмо... старика Ивашова! Он написал его Глебу... о Борисе он, разумеется, еще не знал... чтобы Инесса отдала письмо, когда Глеб вырастет. Они разом замолчали, а потом загалдели все хором, и из их реплик я поняла, что они требуют это самое письмо. – Да где же оно, черт возьми?!. – У Инессы в комнате, в столе... Мы все табуном помчались в комнату Инессы, Любовь Павловна одним махом выдвинула все ящики. – Где, ну где?! И тут меня одолела неуверенность. А что, если Инесса и в самом деле выдумала всю историю? – В центральном ящике, где у нее все документы. Но оно не просто так лежит, оно... – В центральном ящике?! – зарыдала Любовь Павловна. – Да я его содержимое наизусть знаю – когда доченька умерла и нужны были всякие бумаги... |