Книга Записки беспогонника, страница 93 – Сергей Голицын

Вечером тот же мужичонка явился уже ко мне на квартиру.

— Да где же мне правду искать? — жалобно спрашивал он. — Ваш капитан говорит, что ничего не знает. Где кобыла?

— Я вам повторяю, она в Коробках, — ответил я, а сам подумал, только бы он не догадался сунуть нос во двор, где в этот момент Чилита невозмутимо хрустела овсом.

На следующий день Павел Нефедов ее запряг и, как обычно, поехал в лес. Среди дня я пришел в Пищики обедать и зашел в кузницу.

Кузнецы мне сказали, что сейчас тут проходили четверо мужиков с топорами и дубинками и спрашивали меня.

Я тут же написал коротенькую записку Виктору Эйранову, который со своим взводом недавно переехал в деревню Рудню за 4 километра от Коробков: «Виктор, направляю временно в твое распоряжение Чилиту».

С этой запиской я послал молотобойца Коваленко перехватить подводу по дороге в лес и направить ее кружным путем в Рудню.

Я знал, что Коваленко был растяпа, но другого под руками не было, а самому идти — здравый смысл подсказывал воздержаться. Коваленко вскоре вернулся, сказав, что подводы нигде не нашел.

А через два часа передо мной предстал Павел Нефедов с кнутом в руках. Я выругал Коваленко, выругал и Нефедова, понимая, однако, что одному против четверых вооруженных не устоять. Подлецы забрали чужие сани, хомут, дугу и всю упряжь.

Так кончилось временное пребывание Чилиты в нашей 2-й роте.

Я тут упомянул о некоей Анечке, которая стоит того, чтобы рассказать о ней подробнее.

Как-то вечером, когда я еще жил в Коробках, у нас появилась хрупкая девичья фигурка в сером платочке и с небольшим чемоданчиком в руках. Она приехала из Любеча на подводе, привезшей нам продукты, и подала бумажку, в которой было сказано, что боец такой-то направляется в распоряжение командира 2-й роты.

Анечка поужинала с нами в командирской столовой, мы ее расспрашивали и узнали, что до войны она была студенткой в Ленинграде, что все время находилась в 75-м ВСО, а теперь перевелась сюда.

Пылаев не знал, что с ней делать — в штабе все должности были заняты, послать на лопату хорошенькую интеллигентную девушку казалось неудобным.

Впоследствии мы стороной узнали, что она прибыла в наше 74-е ВСО со строжайшим приказом самого Богомольца направить ее обязательно в роту. И еще мы узнали, что эта самая Анечка так вскружила голову начальнику 75-го ВСО майору Мейендорфу (он был еврей, а не барон), что тот забыл все на свете — написал жене, что больше не хочет ее знать, и совсем забросил дела своего ВСО.

Богомолец, чтобы привести майора в чувство, обманом заманил его в штаб УВПС, а в его отсутствие приказал Анечку схватить и сослать к нам.

Прошло несколько дней. Однажды Пылаев встал в 7 часов утра, а не в 10, как обычно, и отправился проверять ротные порядки.

И вдруг увидел, что бойцы на работу еще не вышли, так как на кухне не хватило дров и завтрак еще не поспел.

В тот же вечер в штабе всем под расписку давали читать переписанный каллиграфическим почерком приказ такого содержания:

«Во время утренней проверки мною было установлено, что бойцы 2-й роты на работу не вышли вследствие нераспорядительности старшины Середы, заранее не озаботившегося о доставке вовремя дров, а также вследствие халатности завстоловой Дыменко (то есть Ольги Семеновны), не проверившей накануне количество и качество дровяного наличия, вследствие чего кухонный котел, долженствовавший закладываться продуктами в 5 часов утра, был заложен лишь в 7.30, когда чересчур поздно запряженная хозяйственная лошадь привезла из лесу сырые, с большими затруднениями загоревшиеся дрова, в количестве явно недостаточном для изготовления пищи. На основании всего вышеизложенного всем вышеупомянутым объявляю строгий выговор и предупреждаю, что при повторении подобных безобразий, непростительных происшествий, буду накладывать значительно более суровые взыскания, вплоть до снятия с занимаемой должности и направления на лопату.

Командир 2-й роты 74-го ВСО инженер-капитан Пылаев».

Неизвестно, как реагировала бедная кобыла Синица на угрозу снятия с занимаемой должности и направления на лопату, но старшина Середа метал громы и молнии, а Ольга Семеновна вся распухла от слез.

На следующий день такой же громоподобный приказ последовал о нашей медичке Марусе за ее бездеятельность и заигрывание с нашими молодыми бойцами. Она была снята с работы и отправлена в распоряжение штаба ВСО, и по совместительству я стал (к счастью, лишь на несколько дней) ведать всей ротной медициной.

На третий день появился еще более длинный приказ о всех наших штабных работниках: бухгалтер Дудка, нормировщик Кулик и сводник Сериков также получили по строгому выговору.

Все затихли, ожидая новых громов. С Анечкой избегали разговаривать, понимая происхождение страшных приказов. Но следующие две недели прошли спокойно. Анечка скромненько сидела в штабе в уголку и помогала кому-то и в чем-то.

В один прекрасный день к нам в роту заехал начальник ВСО майор Елисеев, который только недавно отослал к маме в Старый Оскол свою ППЖ — забеременевшую хорошенькую Ниночку. Сердце майора было свободно.

Пылаев решил его как следует угостить. Когда они вдвоем пировали в столовой, туда зачем-то вошла Анечка. Майор ее увидел и в тот же миг был побежден.

Пять дней он прожил в Коробках в Анечкиной комнате, никуда не выходя, никого не видя.

В Любеч присылались кипы бумаг, другие бумаги писались. Требовалось накладывать на них резолюции, их подписывать. Все застряло. Забыл майор Елисеев и бумаги, и свое ВСО, и войну. О том, что в далекой эвакуации живет его жена, которая пишет ему любящие письма, он забыл уже давным-давно. После войны я ее видел. Она была милой, худенькой, измученной женщиной, приехала с ребенком к мужу, которого ждала шесть лет.

Впоследствии Пылаев нам передал рассказ Елисеева; тот говорил, что никогда не думал о существовании столь неистовой, изощренной страсти, какой обладала худенькая Анечка.

На шестой день майор Елисеев увез Анечку из Коробков в Любеч, и она долго еще оставалась его ППЖ. Уже после войны, пролежав два месяца из-за неудачного аборта в госпитале Варшавы, она вновь появилась ненадолго в нашей роте, вся затасканная, бледная, в старушечьих морщинах, а потом уехала совсем.

Транспортный вопрос в нашей роте наконец временно разрешился. Подействовали наши жалобы начальству и начальства сверхначальству: из райисполкома в коробковский сельсовет пришла бумажка: ежедневно выделять в распоряжение N-ской части в течение двух недель 150 человек и 20 лошадей.

Мы возликовали и воспрянули духом. Все деревни коробковского сельсовета были поделены между взводами. Мне достались Пищики, где было 12 дворов и где я жил, и большая в 200 дворов деревня Духовщина.

С помкомвзвода Харламовым я договорился так: он будет расстанавливать бойцов и мобнаселение, а также следить за работами, а я оставляю за собой общее административное и техническое руководство взводом, но главное, вместе с Самородовым буду заниматься лошадьми и вывозкой леса. Харламов оговорил, что все появляющиеся при этом блага и подношения — самогон, сало, яйца и т. д. я буду приносить домой в общий с ним котел.