Книга Златоуст и Златоустка, страница 47 – Николай Гайдук

– А в школе, – вспомнил Подкидыш, – говорили, что краткость – сеструха таланта.

– В школе? В школе научат! В школе повторяют вслед за Чеховым: «Краткость – сестра таланта! Краткость – сестра таланта!» Долдонят, как эти, как попки, а того не знают, что древнеримский Петроний задолго до Чехова сказал: «Не знаю, почему так получается, что сестрой таланта оказывается нужда». И эта формула куда как точнее, а главное – честнее. «Сестра таланта – нужда!» Ты возьми любую книгу Достоевского, Сервантеса, Гюго – там краткостью не пахнет. Кирпичи такие, что ого-го. А вот если мы возьмём биографию того или иного поэта или писателя – они нужды хлебнули через край! Взять хотя бы Софокла. Не слышал? Нет? Софокла боготворили так, что в честь его воздвигали алтари – считали его поэзию божественной, но никому и в голову не могло придти, что Софокл не духом святым питается.

Не совсем понимая, о чём идёт речь, Подкидыш отмахнулся от мухи или от шмеля, кружившего над головой.

– Бог не выдаст, свинья не съест.

Житель Древнего Рима, плотнее завернувшись в белую тогу, вытянул правую руку.

– Вперёд, мой друг, вперёд. Я предупредил, а там как знаешь.

3

Вечерняя заря жёлтовато-медовыми красками оплывала по западному склону горизонта, когда они устроили первый привал. Переводя дыхание, молча посидели на земле под деревом, полюбовались предзакатными красками, щедро и сочно размазанными по лугам, по берегу, уставленному свечками берёз, по воде, озобчиво дрожащей в роднике.

Заметив что-то под ногами, Оруженосец пробормотал:

– О, знал бы ты, что так бывает, когда пускался на дебют…

Подкидыш повернулся к нему и прищурился.

– Куда? Куда пускался?

Придерживая тогу, житель Древнего Рима наклонился – под пальцами его тонко пискнул сорванный стебелёк изумрудной травы под названием пастернак. А затем – вдыхая тонкий аромат чарующего пастернака – старик стал монотонно декламировать, глядя в небо:

Двигаясь дальше, Подкидыш остановился на краю болота, поросшего ольхой, ветлой и чахлыми осинками.

– Не знаю, как насчёт судьбы, а почва под ногами задышала! – сказал он, тревожно глядя вниз. – Смотри! Куда это мы вышли? Заблудились?

Абра-Кадабрыч поцарапал бороду:

– Я не Сусанин, но я с усами. Да и вообще… Дорогу осилит грядущий. Вперёд! Без страха и сомнений! Только вперёд! Хотя – постой. – Старик потрогал почву под ногами. – Не будем рисковать. Ты посиди тут, на сухом бугорке, бруснику поклюй, а я пойду покуда, посмотрю, что да как. Может быть, царевну-лягушку повстречаю, так она подскажет, где пройти.

«Лишь бы царь-бабу-ягу не повстречать», – мрачно подумал Ивашка, оставшись на сухом пригорке.

Смеркалось. В небесах над болотом звёзды потихоньку зацветали, распуская лепестки, – этот высокий и широкий звездоцвет похож был на крохотные лилии. Прогорклый запах гнили и запах торфа становились густыми, отвратными. И в то же время воздух обогащался тонким ароматом вереска, нежностью багульника, кассандры и голубики… А потом Подкидыш вздрогнул и старательно глаза протёр. «То ли показалось, то ли правда?»

Вдали над трясиной задрожал какой-то робкий огонёк. Всего лишь несколько мгновений тот огонёк дрожал-лихорадился, потом погас – будто нырнул в трясину, чтобы вскоре вспыхнуть где-нибудь поодаль, подразнить, попугать багрово-синим язычком.

Парню стало не по себе. Он шею вытянул, высматривая Оруженосца.

Вскоре тот вернулся – принёс охапку сухого мха.

– Здесь придётся ночевать, – сказал он, расстилая мох. – Не будем рыпаться, а то провалимся.

– Весёленькое дело! – хмыкнул парень и опять заметил вспышку на болоте. – Смотри! Смотри! Что это?

– Где? – Черновик прищурил свой «кошачий» глаз, способный видеть в сумерках. – А! Это – огнёвка.

– Что за огнёвка?

– Болотный огонёк или блуждающий огонь. Или фонарик. Или дурацкий огонь. Или – огненный демон. Как только не называют в народе… – стал рассказывать старик. – Чем глубже болото, чем чаще полыхает огнёвка. Так что не вздумай пойти за этим огнём. Пропадёшь.

– Надо же! – Парень даже на цыпочки приподнялся, оглядывая темень. – А почему он вспыхивает?

– Болотный дух злобится.

– На кого?

– Ну, может быть, на нас. За то, что припёрлись незваные гости, покой нарушили. – Старик соорудил подушку из сухого мха, сел на неё и сурово продолжил: – Ну, всё это сказки, легенды и предания. А вот тебе другая сторона медали. Прозаическая, так сказать. Господа материалисты. Кха-кха. Ты, надеюсь, слышал про таких?

– Ну, так, маленько…

– Ясно. Так вот они, материалисты, утверждают, что наружу просто-напросто выходят болотные газы – метан, фосфин. Чёрт их знает, почему, но вот они-то и загораются. Только я, откровенно говоря, не шибко верю господам материалистам. Дело в том, что бывают случаи, когда блуждающий огонь появляется там, где болотного газа вообще не может быть – над зыбучими песками, например. Над могилами. Кроме того, я знал немало рыбаков, которые ночью видели такой огонь на берегу, брали курс на него и погибали в открытом море. А это были опытные люди, бороду даю на отсечение.

Подкидыш передёрнул плечами – на болоте становилось зябко, неуютно.

– Весёленькая тема, – пробормотал, вглядываясь в темноту. – Вон там опять сверкнуло… И там – и там…

– Теперь до утра будут хороводить. Не обращай внимания.

– Ну, так что же это за огоньки?

– Не знаю. Христиане считали их душами покойных людей. Англосаксы и финны были уверены, что это – души умерших некрещеных детей. Как бы там ни было, но… Я давно живу на белом свете и могу тебе твёрдо сказать: раньше эта огнёвка вспыхивала гораздо чаще. Теперь – не то.

– Хорошо это? Нет? А почему?

– А потому что люди душат сказку – душат со всех сторон.

Болота осушают, реки перегораживают.

– Да разве это плохо – осушить болото, поставить гидростанцию на реке, чтобы людям лампочка светила, а не вот такие болотные огни?

– Молодой ты, Ваня, и многого ещё не разумеешь. – Старик развёл руками. – Творец не просто так, не от скуки сотворил болото. Во всем была необходимость. Мера. А человек, возомнив себя, чёрт знает, кем, начал хряпать всё, что рядом. И добром это не кончится, увы!