Онлайн книга «Атланты. Моя кругосветная жизнь»
|
Бостон является крупнейшим университетским центром. Здесь расположены Гарвардский и другие университеты, занимающие первые места в мировых рейтингах высших учебных заведений. В Бостоне, пожалуй, самая большая в мире плотность студентов на душу населения. Общепризнанно, что Бостон – самый интеллигентный город США и один из самых интеллигентных городов мира. Не случайно здесь среди эмигрантов из России преобладают питерцы и москвичи. Мы узники географии. В талом Снегу припортовым бредем кварталом, Стараясь вырулить в Чайна-таун К ресторанчикам с надписями «Си Фуд». Европы сторожевым форпостом, В чередовании улиц пестром, Вокруг поворачивается Бостон, Перемещаясь за футом фут. Это еще не Америка. Старый Свет здесь представлен пустою тарой Из-под таможни, сырой отарой Облаков, бегущих издалека Над океана сияющей лентой, Разобщившей некогда континенты, Как утверждал это Вегенер некто, Чье имя переживет века. Переселенцы, оставим пренья, — В мире всеобщего ускоренья, Затуманенным ностальгией зреньем Не то увидишь, на что глядел. Если Европу с Америкой сдвинуть, Соединив как две половины Яблока, – в самую середину Бостона угодит раздел. Не потому ли в раздумьях над тостом, Соусом поперхнувшись острым, В контурах зданий Васильевский остров Видишь за окнами вдруг, В зале, где саксы, евреи, непальцы, Вышитые на разных пяльцах, Переплетаются, словно пальцы Соединившихся рук? Там – за знакомыми с детства домами, Словно за сдвинутыми томами, В сеющейся атлантической манне, Твой обрывается след. Так грозовое дыханье озона Снова напомнить могло Робинзону Остров его – каменистую зону, Столько унесшую лет. Слово «юнайтед» рюмахой уважив, В небе с потеками дыма и сажи, Разные мы созерцаем пейзажи Из одного окна, Объединенные общей тоскою, Жизнью единою городскою, И гробовой недалекой доскою, Где будут разные письмена. У Окуджавы есть песенка, в которой ему снится сон, что его друзья выбились в начальство, и, как дальше поет Булат, наверно, мне когда-то станет легче жить. Не знаю, как насчет начальства, но я всегда испытываю чувство радости, когда вижу, что мои друзья, давно уехавшие из России, наконец-то могут получать за свой труд и за свой талант средства, достаточные для того, чтобы жить по-человечески. В Бостоне живут мои друзья, талантливейшие люди, Саша и Леня Райз. Леня – инженер-изобретатель, которому удалось воплотить в жизнь свое изобретение, а Саша художник и скульптор-керамист. Их бостонский дом, напоминающий замок, всегда вызывает у меня чувство радости. Он был построен по проекту талантливого архитектора Елены Колмановской. Когда я бываю в Бостоне, то всегда останавливаюсь именно в этом доме. Кроме меня, в нем жили Вениамин Смехов, Михаил Козаков, Игорь Губерман. Бостон не зря называют самым интеллигентным городом Америки, – когда говорят о поэзии и живописи или о других формах искусства в США, то всегда разговор начинается с Бостона. Здесь уже много лет живет замечательный поэт Наум Мандель, более известный под псевдонимом Коржавин, натерпевшийся от сталинского и постсталинского режима. Помню, как в конце 60-х годов выдающийся поэт фронтового поколения Борис Слуцкий, который считал себя моим ментором и изрядно шпынял за мои скверные стишки, как-то мне жестко сказал: «Из песка свои стихи строишь, из мусора. Учись у Андрюши Вознесенского, как надо работать со словом. А не научишься, так Манделем и помрешь!» Наума Коржавина тогда почему-то обвиняли в примитивном стихосложении. Я, однако, всегда любил его стихи, которые поражали меня пронзительностью своих на первый взгляд простых строчек. Например, «Мужчины мучили детей» или короткое стихотворение «Вспоминая Некрасова»: Столетье промчалось, и снова, Как в тот незапамятный год, Коня на скаку остановит, В горящую избу войдет. Ей жить бы хотелось иначе, Надеть подвенечный наряд, Но кони все скачут и скачут, А избы горят и горят. Много лет Наум Коржавин живет в Бостоне. В последние годы у него начались серьезные проблемы со зрением. Всякий раз, бывая в Бостоне, я стараюсь с ним встретиться. Вот фрагмент нашей беседы, записанной в 2010 году для документального сериала «Атланты держат небо…»: – Вы сейчас пишете стихи? – Нет, только прозу. Стихи я уже давно не пишу. Стихи требуют колоссальной физической энергии. Стихи – это сгусток энергии. А если ее нет, то это трудно. Потом, вероятно, изменилось мое отношение к жизни… – А проза о чем? Биографическая? – Мемуары – биографическая проза, а остальное – это эссе: о литературе, истории, жизни. Меня раздражает, например, что все говорят, что большевизм прекратил свое существование. Большевизм прекратил свое существование в начале 30-х годов, в их середине – в крайнем случае. А потом была сталинщина. Большевизм ничуть не лучше, чем сталинщина, но это не одно и тоже. Большевизм – преступление, но сталинщина – это не только преступление, это чистый бандитизм. Уголовные методы применял и Ленин, но у Сталина были уголовные цели. И это главное. – Сталину инкриминируют убийство нескольких миллионов человек в лагерях, но почему-то обходят другую сторону вопроса. Ведь ту часть населения Советского Союза, которая не попала в лагеря, он превратил в доносчиков и охранников. Развратив этим абсолютно все общество. – Я бы воздержался от такой категоричной формулировки, что Сталин всех превратил в доносчиков и охранников. Я знал многих людей и в Москве, и в сибирской деревне, которые не были ни доносчиками, ни охранниками. Сталин подменил все ради собственной славы, а в итоге создал империю, которая стала разваливаться буквально на следующий день после его смерти. Сам большевизм был преступлением. Я вообще считаю, что идейность – грех. А мы воспринимали ее как единственную форму духовности. Это – соблазн, выражаясь церковным языком. Сталинщина была таким соблазном. – Сейчас в России в большой моде разговоры и поиски национальной идеи. Что вы думаете о национальной идее как таковой и о национальной идее для России? – Если национальная идея состоит в том, что наше государство самое главное и мы можем весь мир завоевать, то ничего хорошего в такой идее нет. Это не русская идея. Она чужда любому русскому человеку. У царской России была национальная идея, а большевики ее уничтожили. Я говорю о русской религиозной философии – Владимире Соловьеве, Николая Бердяеве и других. – Каково ваше мнение о следующем поколении поэтов? Говорят, что сейчас кризис силлабо-тонической поэзии. Не знаю, как вы, но я, например, к постмодернизму отношусь с большим подозрением. |