
Онлайн книга «Роман с куклой»
– Но сколько можно его терпеть! – с раздражением произнес тот. – И не боишься? – А чего мне бояться? Мне терять нечего. Некоторое время они ехали молча. – Я виновата… – опять повторила Тоня с тоской. – Ну вот, снова-здорово! Опять ты эту песню… – Ты не понимаешь, – вздохнула она. – Я виновата в том, что за других людей вздумала все решать! А она его, Ева то есть, на самом деле любит… И Даниил Петрович ее тоже любит. Только они сами не могли это понять – ходили, переживали, места себе не находили… Зачем? Ведь все так ясно, так просто, так легко… – Ты думаешь? – холодно спросил Федулов. Тоня вздрогнула и посмотрела на него – в ночной полутьме лица было почти не видно, лишь смутный контур скул и носа. – Андрон… – Что? – Ты меня ненавидишь, да? – Дурочка, – шепотом ответил он. – Господи, какая же ты дурочка, Тонька!.. * * * Как Максу Эрдену, белогвардейскому офицеру, удалось прорваться живым и невредимым через красные кордоны на юг – это особая история… Но уже летом 1920 года он присоединился к армии Врангеля. Воевал под Перекопом и в низовьях Кубани – надо сказать, до поры до времени весьма успешно. Но местное население не поддержало восставших, и в конце лета, после трех недель тяжелейших боев, белые части эвакуировались в Крым. Четырнадцатого сентября генерал Врангель начал отвлекающую операцию, которую планировал завершить ударом на северо-запад для соединения с поляками или 3-й Русской армией. Тогда бы белым удалось вырваться из «крымской бутылки». Выступление началось неплохо, но в тяжелом бою был убит командир Кубанской казачьей дивизии, а другой из командиров самовольно отдал приказ об отходе. Поляки же заключили перемирие с большевистским руководством – и тем самым закончили советско-польскую войну. И тогда большевики бросили клич: «Все на Врангеля!» Против врангелевцев было сосредоточено больше войск, чем когда-то собирали против Деникина. К началу ноября врангелевцы потеряли около половины своего состава. Сиваш сковало льдом (а болотистый соленый Сиваш не замерзал даже зимой!), что значительно облегчило наступление красных, и одиннадцатого ноября главком генерал Врангель отдал приказ об эвакуации «всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства, также с их семьями, и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага». В приморских городах грузились на суда люди – в страшной спешке и давке, полные отчаяния и ужаса. Был среди них и Макс Эрден. Оборванный и грязный, больше похожий на бродягу, чем на офицера, он с мрачной апатией наблюдал за происходящим. Смотрел, как на берегу плакали казаки, прощаясь со своими конями. Один из чубатых казачьих офицеров снял со своего коня седло и уздечку. Конь всхрапнул, повел ушами. И казак вдруг закричал: – Эх, Сивко, Сивко! Сколько раз ты увозил меня от беды! Шестьдесят красных я на тебе зарубил! И что ж теперь?! Выходит, оставлять тебя для этой сволочи?.. Ну уж нет! Застрелю, как есть застрелю… Казак стал рвать из кобуры револьвер, но руки у него дрожали. Конь храпел, отворачивал голову, жалобно ржал, словно чувствуя свою близкую смерть. Казак неожиданно опомнился, зажал руками лицо. – Эх, Сивко… – глухо забормотал он сквозь ладони. – Живи, мой Сивко! Только смотри, брат, не вози на себе красного… Не дай ему собой овладеть, сбей с седла гада! – Охота спектакли устраивать… – с раздражением пробормотал Макс и отвернулся. Он испытывал такую жгучую досаду ко всему происходящему, что его стал бить озноб. Макс Эрден вдруг снова вспомнил о Мите: «Повезло тебе, Алиханов! Ты в родной земле лежишь и горя себе не знаешь, а меня вот черт знает куда судьба гонит… Повезло тебе, брат!» Утром четырнадцатого ноября Врангель и командующий флотом вице-адмирал Кедров объехали на катере Севастопольскую бухту, где грузились последние суда. Снялись последние заставы; юнкера, охранявшие порт, выстроились на площади. Вышел барон Врангель, поблагодарил всех за службу и сказал: – Оставленная всем миром обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю… Перед тем как в последний раз взойти на борт, Врангель припал к земле и поцеловал ее. Всего из крымских портов вышло 126 судов, на которых уплыло в Константинополь 145 693 человека, не считая судовых команд. Из них – 10 тысяч офицеров, 2 тысячи солдат регулярных частей, 15 тысяч казаков, 10 тысяч юнкеров военных училищ, более 7 тысяч раненых офицеров, остальные – тыловые офицеры и гражданские лица, значительную часть которых составляли семьи офицеров и чиновников. Всех тех, кто остался в Крыму (а таких было немало – тех, кто не захотел покинуть родину), – уничтожили. Несмотря на то, что было официальное заявление – сдавшиеся белые получат амнистию и крымское население с приходом большевиков не пострадает. Дзержинский послал шифрованную телеграмму начальнику особого отдела Манцеву: «Примите все меры, чтобы из Крыма не прошел на материк ни один белогвардеец… Будет величайшим несчастьем республики, если им удастся просочиться». Макс Эрден остался жив только потому, что нашел в себе силы сесть на последний корабль, уходящий из порта. Когда-то гадалка ему сказала: по воде пойдешь – спасешься. Неужели права была, старая ведьма?.. Много позже, живя уже в Англии, рядом с Ритой Вернель, пылкой и одновременно хладнокровной музой своей юности, Макс Эрден прочитал у поэта Георгия Адамовича строчки о тех днях: Над Черным морем, над белым Крымом Летела слава России дымом. Над голубыми полями клевера Летели горе и гибель севера. Летели русские пули градом, Убили друга со мною рядом. И ангел плакал над мертвым ангелом. Мы уходили за море с Врангелем… * * * В те мгновения она ни о чем думать не могла – лишь какие-то короткие обрывки мыслей проносились в ее голове. Вода… О, какая странная эта стихия – вода! Когда она в стакане, холодная и безучастная, прозрачная, почти бесплотная – кажется, что нет ничего скучней и безопасней ее. А вот когда воды много, когда под влиянием каких-то там природных сил она несется стремительным потоком – страшней ее нет. Помнится, она Даниилу рассказывала когда-то о своем отношении к этой стихии. Рассказывала и не подозревала, что в скором времени окажется в полной ее власти… Река крутила ее, точно щепку, а Ева безуспешно пыталась бороться с ней. Глаза почти ничего не видели, легкие почти не дышали, залитые водой. И этот ледяной, смертный холод, который стискивал все тело, острыми иголками впивался в сердце… |