Книга Голоса Памано, страница 90 – Жауме Кабре

– Необходимо удалить опухоль, – наконец сказала она почти неслышно.

Ну вот, Тина всю жизнь боялась этого мгновения, и теперь этот отвратительный момент наступил. Теперь агрессивная химиотерапия в больших дозах, резкая потеря веса, облысение и смерть.

– Она очень большая?

– Метастаз нет, и это очень хорошо. Но операцию надо делать как можно скорее.

– Но я не взяла с собой пижаму.

Несмотря на все напряжение, доктор улыбнулась. Потом взяла ежедневник, и они определились с датой госпитализации. Врач заверила Тину, что будет все держать под контролем, что химиотерапия не будет слишком агрессивной, что опухоль обнаружена вовремя, я бы сказала, более семидесяти процентов за то, что все обойдется, сюрпризов в таких случаях практически не бывает, что Тине, в общем-то, насколько это возможно в подобной ситуации, даже повезло; и уже в такси, глядя широко раскрытыми глазами в никуда, она повторяла ни фига себе, и она еще говорит, что я должна быть довольна, и ужин с матерью был очень нелегким, особенно когда ей пришлось выдержать заупокойные причитания несчастной бабушки по поводу того, что ее единственный внук исчез, ничего не объяснив, ограничившись лишь коротким, торопливым звонком бабушка, я ухожу в Монтсеррат, а она: что значит «ухожу в Монтсеррат»? А он: я стану монахом. Бабушка подумала, что Арнау шутит, и никому ничего не сказала. Даже дочери не позвонила, поскольку просто-напросто не поверила. И теперь с открытым ртом выслушала подтверждение сей нелепой шутки от своей дурочки Тины, которая позволила бежать ее единственному внуку.

– Мама, не начинай. Так уж случилось, ничего не поделаешь.

– Это ваша вина.

Да, я знаю, что весь мир – моя вина, но думаю, что если Арнау захотел бы поделиться своими мечтами, он бы удивил нас ничуть не меньше, чем тебя.

– В этом нет ничьей вины. Он принял решение взрослого мужчины.

– Вы его плохо воспитали. – После долгого, многозначительного молчания: – Ну а как поживает Жорди?

Рога мне наставляет.

– Хорошо.

– А ты? Что с теми неприятными ощущениями?

Рак груди.

– Ничего, все прошло.

39

Мадам Корин (вне работы Пилар Менгуал) с тревогой посмотрела на даму и двух ее спутников. Она не смогла толком разглядеть лицо сеньоры, поскольку оно было скрыто темной вуалью.

– Вы понимаете, что если я сделаю то, что вы требуете, то потеряю клиента?

– Ваши производственные проблемы меня совершенно не волнуют, – сказал бледный адвокат Газуль, стряхнув на блюдечко пепел.

– А меня очень даже волнуют. – Она повысила голос: – Да что вы о себе возомнили…

– Если вы будете упорствовать, – мягко перебил ее Газуль, не глядя ей в глаза и делая затяжку, – нам не останется ничего иного, как отправиться в полицию, где мы заявим, что, вопреки официальному запрету самого каудильо, Гнездышко продолжает процветать, и укажем его точный адрес; скорее всего, первым делом здесь появится отряд возмущенных фалангистов, которые разнесут все в пух и прах; а потом явится полиция, и тогда мы расскажем о том, что случилось здесь в прошлое Рождество с галисийской девушкой. – Он выплюнул крошку табака и любезно улыбнулся мадам. – Это наше контрпредложение.

Мадам, побледнев от ярости, встала, подошла к одному из шкафчиков, открыла дверцу ключом, который у нее был в руке, и извлекла оттуда другой ключ, с которого свисала бирка с номером пятнадцать; у Элизенды екнуло сердце.

– Третий этаж. – Газуль вырвал ключ у нее из руки. – И бога ради, не шумите.

Полный мужчина незаметно подмигнул слезящимся глазом даме под вуалью, и все трое покинули гостиную Гнездышка, направившись к лестнице, ведущей на третий этаж.

– Черт бы побрал этих благородных сеньор, которые грязнее последней шлюшки, – пробормотала мадам, когда гости покидали гостиную. Все трое резко, как по команде, остановились.

– Что вы сказали? – спросил полный мужчина угрожающим тоном.

– Может, вы еще и злиться мне запретите? – ответила мадам, повысив голос и не демонстрируя ни малейшего страха.

– Оставьте ее, – приказала сеньора Элизенда, направляясь к лестнице. Оба мужчины бросили на мадам Корин самый испепеляющий взгляд, на какой только были способны, и последовали за сеньорой.

Газуль вставил ключ в замочную скважину, открыл дверь, и все трое без всякого предупреждения вошли в комнату. Дон Сантьяго Вилабру Кабестань (из рода Вилабру-Комельес и Кабестань Роуре) усердно занимался куннилингусом с молодой пышнотелой женщиной, которую Элизенда сразу узнала: шлюха Рекасенс. Тита, сестра Пили, Милонга, как ее все называют. Сеньор Вилабру, голый, с готовым к подвигам членом, испуганно обернулся. И тут же смертельно побледнел, увидев свою дражайшую супругу, которую не навещал уже пару месяцев, а может быть, и больше; Элизенда, убрав вуаль с лица, решительно направилась к сладкой парочке, в то время как Тита Рекасенс, не понимая толком, что происходит, судорожно сводила ноги. Сантьяго Вилабру прикрыл член обеими руками, а Тита тем временем спрыгнула с кровати с намерением исчезнуть.

– Не двигайся, – властно произнесла Элизенда.

Тайные любовники были так ошеломлены, что оказались не в состоянии контратаковать. Тита застыла на месте, а Сантьяго остался стоять, бледный, красный, зеленый, с единственным желанием оказаться где-нибудь в другом месте.

– Ну а теперь, – сказала ему Элизенда, – ты подпишешь пару бумаг.

– Но что происходит? Чего ты хочешь?

– Сеньор Карретеро, – заявила дама, указывая на сопровождавшего ее полного мужчину, – составит нотариальный акт, удостоверяющий данную ситуацию.

– Ах, ты хочешь меня шантажировать…

– Не знаю. – И обращаясь к Тите Рекасенс: – Мой муж приходит сюда два раза в неделю: один раз – к тебе, а другой – к проститутке. – С любезной улыбкой: – Будь осторожна, возможно, он тебя уже заразил какой-нибудь дурной болезнью, потому что ему нравятся женщины, поднаторевшие в своем нелегком труде.

– Да ты…

– Да. Сказать тебе, кто есть ты?

– Минуточку, сейчас я оденусь.

– Нет. Стой где стоишь.

– И не подумаю.

– Очень хорошо. – Обращаясь к Тите Рекасенс: – У тебя не смазался макияж, красотка? – И сухим тоном – Газулю: – Пусть войдут фотографы.

Однако никакие фотографы не вошли, Тита Рекасенс была отправлена в ванную комнату, а сеньор Сантьяго Вилабру Кабестань (из рода Вилабру-Комельес и Кабестань Роуре) сделал все, что от него потребовали, оставаясь при этом в чем мать родила. В первом документе речь шла об усыновлении четой Вилабру-и-Вилабру ребенка по имени Марсел, родители неизвестны.

– Это еще что такое?

– Не твое дело.

– Но что это за история?