Онлайн книга «Серебряные слезы»
|
* * * «Слава богу, – подумала Дуся, откладывая письмо. – А я уж было подумала...» В самом деле, она очень испугалась, когда из конверта выпал листок знакомой красной бумаги. У нее на мгновение мелькнула мысль, что прошлое снова возвращается и что снова ей придется мириться с тяжелой, мучительной страстью названого брата. Впрочем, теперь, когда она поняла, что не любит его, мириться она не стала бы... Но, пробежав глазами первые строчки, она успокоилась, а дочитав письмо до конца, даже повеселела. – От кого письмо? – крикнул из соседней комнаты ее муж. – Учти, я страшно ревнивый, я его убить могу... – Ну тебя, Ваня... – засмеялась она. – Я знаю, ты и мухи не обидишь. Все слова, слова, слова... А письмо от Андрея. – От кого? – с ужасом воскликнул Иван Самсонович, вбегая в комнату. – Что, опять?! Он столько эмоций вложил в это «опять», что даже вздрогнули, звякнули хрустальные подвески на люстре. – Все в порядке! – Дуся обняла его, поцеловала в колючую щеку – когда муж рисовал, он забывал обо всем. – Ой, ты меня краской испачкал... Опять ты меня испачкал! Иван Самсонович выхватил у нее из рук красный листок, быстро пробежал по строчкам глазами... Недовольная морщинка между бровями его разгладилась. – Господи, какой дурак! – с облегчением и вместе с тем недовольно пробормотал он, отбрасывая листок подальше от себя. – Если б этому сумасшедшему можно было действительно верить... – Но почему нет? – пожала плечами Дуся и, подняв листок с пола, аккуратно положила его в ящик письменного стола. – Я ему верю. С прошлым покончено. Но почему ты называешь его дураком? Это... как-то недостойно. – А кто он есть? Он и есть дурак, сколько крови всем попортил. Он из тех людей, которые любят, чтобы с ними вечно носились, нянчились. И эта красная бумага! Дурной тон, пошлость, напыщенность... не понимаю, как ты его терпела? – Он хороший, Ваня, очень хороший. Если б не его мучительная любовь, мое с ним детство можно было бы назвать счастливым... – А я? – тоном обиженного ребенка произнес Карасев. – Со мной тебе плохо? – Господи, Ванечка... Да ты самый лучший на свете человек, я, может, и Андрею потому отказала, что все время думала о тебе! – Подхалимка ты, Дуська! – весело сказал Иван Самсонович. – Ты о сцене все время думала. – Это – другое. – А кто мне давеча сказал, что по-настоящему живет только на сцене, что все прочие житейские дела являются скучными и не имеющими смысла... – Ваня, Ваня, ты все путаешь... Я это совсем в другом смысле тогда сказала! – улыбнулась она. Иван Самсонович тоже любил, когда с ним нянчились, несмотря на довольно значительную разницу в годах со своей женой. А Дуся действительно не могла жить без театра, хотя искренне и нежно обожала своего мужа. Она уже играла на сцене первые роли, и с большим успехом. В театр недавно пришел новый режиссер со своей новой системой, и было чрезвычайно увлекательно эту систему постигать. Некоторые актеры старого поколения считали идею режиссера глупостью, новомодной забавой, но только не Дуся. Она любила свой театр до исступления, все вызывало в ней трепет и восторг, начиная от рисунка на занавесе до блестящих ручек на дверях. Она была легкой, веселой, трудолюбивой и с течением времени все больше осознавала то, что никогда не была бы счастлива с Андреем. Он бы страдал от того, что она принадлежит всем, а она бы мучилась, зная, что причиняет ему страдания. С Иваном Самсоновичем было проще – он не стремился к абсолютной власти над ее душой, хотя и ревновал немного к сцене и поклонникам. Пожалуй, Карасеву даже нравилось, что у него такая яркая жена. Первое время он только и делал, что рисовал ее. Самым известным и скандальным был тот портрет, где она была изображена обнаженной, лежащей на снегу. «И самым любимым», – говорил Карасев, потому что именно с него начался их с Дусей роман. «Как я согласилась на это – не понимаю!» – смеялась она. После того, как Карасев нарисовал юную Дусю Померанцеву на цветущем лугу, он вдруг увидел в ней женщину, чья внешность обещала быть погубительной для мужчин. И с тех пор мечтал написать ее обнаженной. Он исподволь пытался завоевать сердце Дуси, хотел быть первым. Сколько было речей, сколько красивых жестов... Он приглашал ее в мастерскую, показывал свои работы – она смотрела с любопытством, и каждый раз Карасеву казалось, что он накануне победы... Она играла с ним, как кошка с мышкой, инстинктивно, с удовольствием – потому что так играть со своим женихом она не могла. О том, что у нее есть жених, Карасев узнал незадолго до окончания Дусей гимназии. После того, как сам предложил себя в качестве жениха. – Ах, оставьте! – засмеялась тогда Дуся. – Вы – и жених? Папа говорил, что такие люди, как вы, Иван Самсонович, совершенно не приспособлены для брачных уз. Художник должен быть свободным! – Художник никому ничего не должен. Вот вы все смеетесь, любезная Евдокия Кирилловна, а ведь я серьезно... Не боитесь, что разобьете мне сердце? При этих словах Дуся побледнела – она вспомнила об Андрее, он тоже так часто говорил. И вдруг призналась, что помолвлена с ним. Что за странный выбор! Что он понимает в женщинах, в любви, в искусстве... – Вы будете с ним несчастны! – воскликнул он. – Браво, браво... Сколько пафоса, сколько экспрессии! – засмеялась она. – Гадкая девчонка! – рассердился он. – Вас надо наказать... До той поры он не осмеливался на подобные поступки, но сейчас в Карасева словно бес вселился, он вдруг понял, что угроза, исходящая от нелепого мальчишки, вполне реальна. И он, не владея собой, вдруг схватил Дусю, прижался к ее губам с поцелуем... Дуся была возмущена. Она быстро вырвалась и залепила Карасеву звонкую театральную оплеуху. – Негодяй! Противный негодяй! – воскликнула она, но ее противоречивое женское сердце неожиданно отозвалось – нет, не негодяй. Нет, не противный. – Я вас... – Что? Ну что вы со мной сделаете? – издевался он. – Я вас убью... – растерянно произнесла она. Они молчали, глядя друг на друга. Дуся дышала тяжело, еще ощущая вкус поцелуя, запах табака и одеколона – запах мужчины, чужой и манящий. С Андреем было не так – он был родной, без каких-либо запахов... – Послушайте... – волнуясь, начал Карасев. – Убивайте меня сколько угодно раз, я с готовностью подчинюсь любому вашему желанию, только... Словом, позвольте мне рисовать вас, обожаемая Евдокия Кирилловна... |