Онлайн книга «Фата из дождя»
|
– Хорошо, Леонарда Яковлевна, – решительно произнесла Наталья. – Я пойду. Уж я ему... Бедному слесарю можно было только посочувствовать. Все мужчины, которые не годились на роль потенциальных мужей, вызывали у Натальи приступы неукротимой жестокости. Они не имели права на жизнь – как тараканы, например... Валя отправилась вслед за Натальей – на ней лежала роль группы поддержки. Длинный коридор, устланный темно-вишневой ковровой дорожкой, гасил звук шагов. Дверь в конференц-зал была приоткрыта. Там шло занятие литературной студии. – Я сейчас... – пробормотала Валя в спину стремительно удаляющейся Натальи и тихонько скользнула за дверь. В небольшом зале наподобие школьного класса сидели люди, а в дальнем конце, у огромной карты мира, стоял Юлий Платонович Истомин, руководитель студии. За плечами у него была работа в редакции и три романа, изданные в начале восьмидесятых – о сознательных передовиках производства с нелегкой личной жизнью. Внешне Юлий Платонович напоминал потрепанного жизнью апостола, который прошел не один десяток стран, распространяя свое учение. Был он худ, изможден, сед и длинноволос, но при этом не лишен благородного изящества и имел горящий взгляд страстотерпца. – Вспоминаю прошлое, – говорил он хорошо поставленным голосом, то и дело откидывая назад прядь седых волос. – Вот это были времена! Всего каких-то лет пятнадцать-двадцать назад... Требования к слову были строжайшие – ни один графоман не мог прорваться к читателю, ни один блудливый борзописец не мог даже надеяться на то, что его пошлые откровения будут опубликованы... Высочайшие требования! А что теперь? Юлий Платонович скорбел по прошлому. В прошлом он был уважаемым человеком, членом великого Союза писателей, у него была трехкомнатная квартира в центре Москвы, дача в Переделкине и возможность лечиться в ведомственной поликлинике. Теперь все неуловимым образом изменилось – комната в коммуналке, поскольку квартиру пришлось продать, обычная районная поликлиника, мизерная пенсия – ведь великий Союз развалился. Из редакции, где он работал, Истомина выгнали. «Интриги!» – не раз скорбно восклицал он с многозначительным видом. – Юлий Платонович, вы опять отвлеклись! – сварливо воскликнула дама в первом ряду. – Вы ближе к делу... – Да-да, прошу прощения! – спохватился Истомин. – Приступим к разбору этюдов, которые вы писали в прошлый раз. Теперь единственным средством к существованию у бывшего работника редакции была эта литературная студия в библиотеке, занятия в которой он вел по пятницам. Слушателей было немного – Гликерия Петровна Климантович, та самая сварливая дама, которая сидела в первом ряду, ее муж, который присутствовал на занятиях чисто формально, поскольку мадам Климантович ни на секунду не желала выпускать его из зоны своего пристального внимания, Гога Порошин, одиннадцатиклассник с угревой сыпью и наполеоновскими планами, сорокалетний Григорий Будрыс, вечно неопрятный, со скорбным взором маньяка, Клара Пятакова, вдова со страстью посещать все возможные кружки, секции и студии, что, по сути, являлось одним из способов сублимации, нервный Рома Асанов, врач-реаниматолог – единственный, к кому Истомин благоволил, поскольку находил у Асанова несомненные зачатки таланта. И – Герман Коваленко. – Чур, меня первую! – воскликнула мадам Климантович и игриво оглянулась назад. – Я ведь женщина как-никак... – А я кто, по-вашему? – возмутилась Клара Пятакова и мстительно прищурилась. – Впрочем, если по старшинству, то вы, милочка, действительно должны быть первой... Мадам Климантович побледнела, а потом покраснела. – Спокойно, дуся... – похлопал ее по руке муж, напоминающий длинного тощего богомола, во всем – противоположность своей прекрасной половине. – Будь выше этого... – Тоже мне, фифа... – прошептала высокомерно мадам Климантович. – Видели мы таких! Гликерия Петровна имела полное право быть высокомерной – ибо только ее, единственную, публиковали, и весьма активно. Она ваяла душераздирающие лав стори, которые критика нещадно ругала за отсутствие вкуса и элементарных писательских навыков. Именно потому Гликерия Петровна и посещала эту студию – надеясь задним числом наверстать упущенное. – Итак, тема называлась «Бабочка», – благодушно произнес Истомин и открыл пухлую папку. – Вы, Гликерия Петровна, представили в виде бабочки прелестную юную женщину, которая... впрочем, я зачитаю отрывок: «...Она жадно посмотрела на него и облизнула губы. „Малыш, не надо... – умоляюще протянул он. – Ты же знаешь, я не смогу бросить свою жену. Никогда мы не будем вместе...“ – „Забудь, забудь обо всем...“ – жарко прошептала она и обвила руки вокруг его шеи. Она была так близко, что он не смог удержаться и ответил на ее объятия. Долгий страстный поцелуй, после которого...» И Юлий Платонович со вкусом прочитал длинный любовный пассаж, в котором героиня соблазняла своего любовника. Вообще, непонятно было, откуда у Гликерии Петровны такие изощренные познания – потому как совершенно невозможно было представить, как сия почтенная дама занимается этим со своим тощим и длинным мужем. – Итак, что думает об этом аудитория? – вопросил Юлий Платонович, закончив чтение. – Это не бабочка, а паучиха какая-то... – скептически воскликнула Клара Пятакова. – Человека от семьи отрывает! Совести у нее нет... – Что ж, вам виднее, – немедленно отреагировала мадам Климантович. – Черная вдова... – Что-о-о?.. – Я говорю, есть такая разновидность пауков, которые называются «черная вдова». После совокупления самка убивает своего партнера... – А в общем, неплохо... – вдруг заявил Григорий Будрыс, почесывая себе живот. – Только... только как-то простенько это. Он, она, жаркие объятия... Я вот тут недавно читал одно серьезное исследование о способах размножения в мире насекомых – вот где можно развернуться... – Да-да, я это понял! – нервно воскликнул Юлий Платонович и порылся в своей папке. – Вот ваш текст – «Бабочка, или энтомофил Сидякин». – Энтомофил? – наморщил лоб Асанов. – Ничего себе... – Читайте, читайте! – жадно воскликнул Гога Порошин. – Нет, Гогочка, вслух я этого читать не буду, – сурово произнес Юлий Платонович. – Это очень специфический текст, для узкого круга исследователей. Вы, Григорий, не без способностей, но, я вам честно скажу, какие-нибудь «Идущие вместе» сожгли бы ваши творения на костре... И потом, ваша страсть называть все действия исконно русскими глаголами... – А про меня что скажете? – нервно перебила его Клара Пятакова. – Вы, Клара, обладаете наблюдательностью и неравнодушием. Ваша «Бабочка» – действительно бабочка. Господа, прошу внимания! Наша Клара – единственная, кто написал об объекте исследования в прямом значении слова. Послушайте небольшой пассаж: «Она села на цветок резеды и удивленно сложила крылья. Ее терзал голод, но сладкий нектар вряд ли мог утолить ее бесконечную печаль по другу, с которым она порхала вчера над садом. Где же он сегодня? Неужели он никогда не вернется? Она вяло окунула хоботок в нектар, а потом взмыла в небо, надеясь с высоты обозреть широкие поля, уходившие за горизонт...» |