Онлайн книга «Одержимость»
|
К ее облегчению, муж кивнул официанту, и пытка закончилась. – «Шамбертен» семьдесят первого года, – гордо проговорил он, словно сам его и изготовил. – Вот как. – Алекс попыталась изобразить заинтересованность, прикинуться, будто она и правда способна оценить хорошее бургундское вино, хотя на самом деле не могла отличить бургундское от кларета и сомневалась, что когда-нибудь научится. – Спасибо, очень приятно. – Ты сегодня как-то формально изъясняешься. Я будто пригласил на чай незамужнюю тетушку. – Извини, я попытаюсь не говорить формально. Она посмотрела на его загрубевшие руки, на его короткие пальцы, красные, словно с них ободрали кожу, с черными полосками грязи под ногтями. На его поношенный твидовый костюм и потрепанную шерстяную рубашку. Это часть его нового образа? Или же ему и в самом деле все равно? Лицо загорелое, расслабленное, слегка обветренное – типичный сельский житель. Волосы растрепаны, борода торчит кустом. Он поднял бокал, наклонил в ее сторону: – Твое здоровье. Она взяла свой, они чокнулись. – Ты знаешь, почему люди чокаются? – спросил он. – Нет. – Ты можешь видеть вино, обонять, осязать его, вкушать. Но услышать его не можешь! Поэтому люди чокаются – чтобы задействовать все пять чувств. – Ты так на всю жизнь и останешься рекламщиком. Это у тебя в крови. – Алекс улыбнулась, достала сигарету. – А как насчет телепатии? Ты можешь общаться с вином? – Я с ним все время общаюсь. Даже разговариваю с моими лозами. – И они тебе отвечают? – Они не очень болтливы. Я думал, ты бросила курить. – Я бросила. – Вот что с тобой делает Лондон. Пожирает тебя, сбивает с толку. Ты начинаешь делать то, от чего отказалась, и не делаешь того, что себе обещала. – Делаю. Он кивнул, неохотно ухмыляясь: – Да. Возможно. Алекс улыбнулась и вскинула брови. – Выглядишь ты очень соблазнительно. Она покраснела: никогда не умела принимать комплименты. – Спасибо, – чопорно ответила она. – Ну вот, опять старая тетушка. – А что бы я должна была ответить, по-твоему? Он пожал плечами, понюхал вино. – От Фабиана есть известия? – В последние дни – нет. Он завтра приедет. – А когда возвращается в Кембридж? – На выходных. На лице Дэвида отразилось огорчение. – Что случилось? – Я надеялся, он приедет на выходные. У нас посадки. Алекс откинула с лица выбившиеся пряди светлых волос. Не без раздражения: ей не нравилось говорить о Фабиане, и, кажется, Дэвид это заметил. – Знаешь, дорогая, – сказал он, – то, что мы теперь врозь… это такая глупость… Неужели мы не могли бы… Она еще не успела ответить, как он почувствовал, что уперся в стену. Алекс помяла сигарету в пальцах, покатала ее туда-сюда, потом несколько раз щелчком стряхнула пепел в пепельницу, положила сигарету на край. – Дэвид, я много думала обо всем этом. – Сигарета упала на розовую скатерть, и Алекс снова взяла ее, затерла остаток пепла на скатерти пальцем. – Я хочу развода. Дэвид раскрутил вино в бокале, делая это на сей раз как-то нервно, отчего несколько капель выплеснулось ему на руку. – У тебя кто-то есть? – Нет. Она снова смахнула волосы с лица. «Слишком поспешно», – подумал он, пытаясь прочесть ее мысли по румянцу, по выражению голубых глаз, уставившихся в скатерть. Господи, до чего же она была красива. Уверенность в успехе и сопутствующая этому жесткость изменили Алекс в лучшую сторону. Теперь притягательность и красота превосходно уравновешивали друг друга. – Тебе совсем будет невмоготу, если я останусь? Она отрицательно покачала головой: – Нет, Дэвид, я не хочу, чтобы ты оставался. – Но это мой дом. – Наш дом. Он отпил еще вина, снова понюхал его, раздраженно, разочарованно. – Я поеду в Суссекс. * * * Дэвид высадил ее на Кингс-роуд в верхней точке тупика. – Я тебе позвоню, – сказал он. Она кивнула, прикусила губу, прогоняя нахлынувшую грусть. – Будет мило с твоей стороны. Алекс хлопнула дверью заляпанного грязью «лендровера», отвернулась и торопливо пошла по улице мимо шикарных дверей таунхаусов в стиле Регентства, щурясь от дождя и слез. Бросила пальто на вешалку, прошла в гостиную, беспокойно зашагала по комнате. Посмотрела на часы. Половина двенадцатого. Она была слишком взволнована, чтобы уснуть. Открыв дверь под лестницей, она спустилась по узкому проходу в подвал, убрала заслонку, защищающую от света, погрузилась в знакомые запахи химикалий в проявочной. Закрыла за собой дверь; щелчок замка прозвучал, как пистолетный выстрел. Она вдруг остро почувствовала тишину, царящую здесь, и на мгновение подумала, уж не переносится ли шум светом. Если ты блокируешь свет, то не блокируешь ли тем самым и звук? Она прислушалась к тем звукам, что производила сама – дыхание, шелест блузки. На мгновение почувствовала себя незваным гостем в собственном доме. Она включила подсветку в просмотровом столике, сняла пленку с негативами с просушки, положила на столик. Внимательно присмотрелась к одному из кадров – здоровенному черному трубчатому объекту с двумя обращенными к ней головами. Алекс разрезала пленку на четыре части, положила их на устройство контактной печати. Включила красный фонарь, взяла из коробки лист фотобумаги, засунула в печатное устройство. «Тысяча один, тысяча два, тысяча три…» Досчитала до пятнадцати, потом выключила свет и сунула фотобумагу в ванночку с проявителем. Встряхнула ванночку, резко качнула ее. Лист фотобумаги громко стукнулся о дальнюю стенку. Сперва виднелось лишь нечто белое на белом, потом появилось что-то смазанное, серебристое. Затем отверстия, далее очертания двух овалов, один ниже другого. Что это такое? Стало проявляться что-то длинное между овалами, и тут она поняла. «Сукин сын!» – усмехнулась Алекс. Начали появляться волоски, а потом и сам фаллос – толстый, дряблый, с обвислой крайней плотью, маленькой щелочкой спереди, наводящей на мысль об уродливой усмехающейся рептилии. «Это чей же, – подумала она. – Слоновий? Явно не человеческий. На человеческий совсем не похоже». Она покачала головой, вытащила бумагу из проявителя, бросила в ванночку с закрепителем. Несколько секунд тихонько покачивала ванночку, потом посмотрела на часы и выждала еще сорок секунд. Наконец вытащила лист, опустила его в воду для промывки, снова проверила время. Убрав все, она опять нетерпеливо сверилась со стрелками. Когда прошло пять минут, вытащила бумагу и повесила сушиться. На нее смотрели тридцать шесть фаллосов, вернее, один и тот же, снятый под чуть разными ракурсами. |