Книга Сыскарь чародейского приказа, страница 46 – Татьяна Коростышевская

— Переодевайся, Гелечка. Я пока спущусь, попрошу свечей нам принести.

— Скажи еще там, что мы трапезу закончили, можно посуду забирать, мне кухарка говорила, они пораньше сегодня освободиться хотят.

Девушка кивнула и удалилась, я занялась туалетом: разоблачилась, открыла сундук, достала завернутое в папиросную бумагу платье и разложила его на кровати. В стекло что-то стукнуло. Я замерла, прислушиваясь, стук повторился. Я подошла к окну и распахнула створку. Во дворе стоял Эльдар Давидович Мамаев.

— Что за балаган? — строго спросила я, подтягивая на груди ворот нижней рубахи, ибо беседовать изволила неглиже. — Камнями еще швыряешься. Поднимайся, я через минуту готова буду.

— Не могу я, букашечка, — произнес чардей, высыпая под ноги горсть мелких камушков, которыми и вызывал меня к окошку. — Дело у меня чрезвычайной важности образовалось, не смогу я вас сегодня в театр сопроводить. Ольга Петровна с тобой?

— Вышла на минутку.

— И ей я тоже приношу глубочайшие извинения, — каялся Мамаев вполголоса. — Вину свою обязательно в ближайшее время заглажу.

За спиной его, шагах в семи, стояла петуховская коляска, неклюд, сидящий на ее облучке, прислушивался к разговору.

— Подожди, я сейчас спущусь.

Натянуть мундир, сбежать по ступеням — это минутное дело, объясниться с Лялей, отвести Эльдара в сторону от Палюли… Нет, это совсем уж подозрительно получится. К тому же Мамаев уже отрицательно махал руками:

— Нет, нет, букашечка! У меня ни минутки на это нет! Ну войди в мое положение!

Дела у него! Барышня, наверное, очередная!

Но злиться и вредничать времени не было, тем более я придумала, как мне выйти из ситуации.

— Так половинку от минуточки подожди!

Я схватила лист бумаги и карандаш и принялась быстро писать, оперевшись на подоконник, куда доставал уличный фонарный свет. Надо… шефу сказать… там еще где-то должны твои шпики отираться… Петухов… неклюд… Эстляндия…

Записка была составлена перфектно — четко, ясно, по существу. Я свернула ее трубочкой и бросила в окно:

— Прочти со вниманием.

Мамаев пробежал строчки глазами, для чего ему пришлось подойти поближе к фонарю. Выражения лица я рассмотреть не могла, но, закончив, чардей поднял руку, показывая мне, что информацию воспринял и готов действовать. Затем он скрылся за поворотом, прибавив шаг. Я вернулась к сундуку.

Вот и не понадобилось мне мое платье мятно-зеленое. Даже немножко жалко.

Ляля вернулась в комнату, я сообщила ей о перемене планов, чем немало расстроила. Свечей она не принесла, просто не найдя кухни.

— Плутала в коридорах, отбиваясь от подозрительных личностей. — Сказано это было с долей гордости.

— Если хочешь, мы можем и без кавалера развлечься, — предложила я. — В тот же театр пойдем.

— Нет. — Она уже начала собираться, пакуя в кофр дневную одежду. — И дело даже не в приличиях, просто настроение упущено.

Я присмотрелась, не плачет ли подруга, она отвела глаза, уже знакомые, разноцветные.

— Пыталась прихорошиться, оказалось, зря.

Я этих ее попыток не понимала, но решила промолчать. Попрощались мы на грустной ноте. После я улеглась поверх одеяла, сдвинув в сторону непригодившийся наряд.

Ничего, что театр отменился. Главное, что информацию Мамаеву я передала и он уже начал действовать. Моя миссия, если уж говорить начистоту, подошла к концу. На арест меня могут и не позвать, значит, новости я только утром узнаю. Эх, вот изобрели бы гнумы действительно дешевую и быструю связь, или вошли бы телефонные аппараты в обиход повсеместно, вот бы нам, сыскарям, удобство получилось. В ту же секунду могли бы сведениями обмениваться. Правда, и преступникам бы поудобнее стало совместные аферы проворачивать…

В стекло опять стукнуло. Я подскочила к окну, чтоб тут же испуганно охнуть и присесть. За окном был неклюд, правда, к счастью, не старик Палюля, а молодой Бесник, сверкающий белозубой, несколько трансформированной медвежьими клыками улыбкой. Я подхватила первое, что подвернулось под руку, и юркнула за ширму, одеваться. Гость мой незваный, уже потянув на себя створки, влазил в комнату.

— О приличиях хоть бы подумал!

— А я, чавэ, к тебе в приказ заходил. — Нисколько не пристыженный, Бесник двигал мебель, видно, усаживаясь на стул, из-за ширмы мне его видно не было. — А мне говорят, Евангелина Романовна изволила домой отправиться пораньше. А я походил, погрустил и вот пришел.

Одежды я захватила с собой недостаточно, то есть совсем. В руках моих оказалась только юбка, которая и за обмундирование-то не считалась, ибо знаков отличия на ней не было.

— Ну и зачем пришел? — спросила я, выглядывая из своего укрытия.

Бесник тем временем, оказывается, возившийся со светильником, подергал за какой-то рычажок, щелкнул пальцами, и комнатенка моя осветилась привычным желтоватым светом.

— Тянет.

Перфектно! И чего я его просто из окна не столкнула? Авось не расшибся бы, а я б приличия соблюла. Сейчас-то поздно скандалить. Тянет его, ирода! У меня все думы про паука-убийцу-Петухова, а его тянет!

— Одежду мне подай сюда, — велела я строжайшим тоном.

За ширмой затопало, зашуршало, и ко мне на руки опустилось зеленое платье.

«Стало быть, судьба мне его надеть сегодня», — решила я и принялась облачаться.

Тем временем гость пересказывал мне столичные новости. Я не вслушивалась, шнуровочки да крючочки заняли все внимание, их было много и располагались они по большей части в местах труднодоступных, то есть на спине.

— Князь Серебряный и пленница Варвара… — Неклюд запнулся, когда я вышла из-за ширмы. — Да ты красотка, чавэ.

— Попрошу без пошлых комплиментов. — Я присела к столу. — Про какого князя ты там сейчас говорил?

— Это название наиновешей фильмы.

— И?

— И я тебя сегодня приглашаю ее посмотреть.

Я покачала головой. Еще чего не хватало! У меня тут дело раскрытое, убийца, почитай, в кармане, а я по фильмотеатрам расхаживать?

Весник, будто подслушав мои мысли, продолжил:

— Я же все понимаю, чавэ. Служба твоя важная да полезная все силы отнимает. Только одной службой жить нельзя, перегоришь, потухнешь, и даже любимое дело не в радость станет. Отдыхать тоже нужно, и развлекаться, полной жизнью жить.

В чем-то он был прав, видала я таких, перегоревших. Папенька мой покойный все силы науке отдавал, но иногда накатывало на него — апатия, злоба. Неделями из спальни не выходил, чтоб мою детскую душу случайно не травмировать. А ежели припомнить, то он только с появлением в нашей жизни маменьки поспокойней стал, помолодел даже, книжку написал, по ней до сих пор в университетах преподают.