Онлайн книга «Армия за колючей проволокой. Дневник немецкого военнопленного в России 1915-1918 гг.»
|
– Им конец, – сухо сказал Виндт. – Вереникин отдаст их роте охраны, слышал я, а там 600 человек. Они в наказание смогут делать с ними, что захотят. В общем, страшно, да? – Он некоторое время молчит. – Но если правильно подумать: ведь это было достаточно дорого… А крупный гешефт – всегда большой риск… Что бы девушки заработали? Тысячи рублей на каждую, скажу я вам. Теперь Вереникин все заберет… – Такого штрафа было бы достаточно! – сказал Мюллер, «Каменные мостовые». – Но их передадут казакам, из которых две трети – сифилитики… Нет, этот Вереникин был и остается настоящей скотиной! – Из брюнеток ни одна не выдержит, – деловито констатировал Меркель. – Разве что блондинка… – Нет, я этого не понимаю! – сказал Зейдлиц на следующее утро. На его лице презрительное выражение, которое я уже у него видел. – Шли один за другим… Неужели у них уже нет женщин? Да, если бы еще полгода спокойствия… Нет, иногда от мужского в нас меня просто трясет… И эта вечная сексуальность вызывает во мне отвращение! – О, во мне тоже! – восклицает Ольферт. – Но что вы хотите? Это стало проблемой всех военнопленных! – И все же было только трое из нашей комнаты, Зейдлиц, – перебиваю я. – Трое из двадцати – это низкий процент. И все остальные думают как мы… – Только трое? – спросил Зейдлиц. – Действительно, только трое? Ольферт берет фуражку и поспешно выходит. Вчера в мою комнату пришел лейтенант Телеки, маленький, гибкий венгр. Он спросил, может ли поговорить со мной наедине. – Хорошо, – ответил я, – сейчас! И вышел вслед за ним. Он прошел до мертвецкой, где никто никогда не задерживался. – Я снова хочу убежать! – сказал он возбужденно. – Желаю участвовать в окончательной битве! И скажите мне: желаете ли вы со мной? Я торопливо прикурил сигарету. Руки мои тряслись, когда я подносил ее к губам. – И? – спросил я. – Я уже с год работаю вне лагеря. Вчера я наконец установил связь. В бане… – Русский? – Китаец. Честный человек, насколько можно судить по этим узкоглазым лицам о честности. – Он покопался в кармане мехового гусарского ментика, вынул маленький грязный листочек. – Китаец хорошо говорит и пишет по-русски, – пояснил он. Я прочел: «Я готов тайными тропами провести четверых человек в Тинцзин. Лошади и оружие у меня имеются. Через трое суток выходите из бани». Я сложил листок. Телеки бегал взад-вперед. – Боже, боже, – прошептал он несколько раз. – Да, – сказал я наконец, – мы пойдем, но как? Он схватил меня за руку: – Кого мы еще выберем? Мы просовещались часа два. Я подумал о Поде. Думал о Зальтине. Наконец остановился на Зейдлице. – Что вы думаете о лейтенанте Хассане? – спросил он. Я улыбнулся и закрыл глаза. Я хорошо знал его и представил себе: худой и жилистый, с острой птичьей головой, кривыми ногами кавалериста, полыхающими огнем глазами, вспыхивающими при малейшем волнении. – Хорошо, – сказал я, – вы, Зейдлиц, Хассан, я – полный Тройственный союз! [9] – Так вы беретесь за дальнейшие переговоры? – Да, только одно: до какой суммы я могу дойти? – У меня четыреста. Лоб его наморщился. – У меня только три сотни, – признался он. – Но у Хассана должно быть больше… – Тогда он сможет ссудить Зейдлицу. Я предложу ему самое большее по триста за человека. Китайские пальто мы можем дешево купить в лагере для нижних чинов… Он прижал палец к губам. – Разумеется, Телеки! – успокоил я его. Зейдлиц загорелся нашей идеей. – Что вы обо мне думаете! – непрестанно повторяет он. – Теперь мы дадим последний бой! Он старается собрать деньги отовсюду, где только возможно, что дается ему нелегко, но для этой цели он готов пойти на все. Я живу как в горячке. Нужно ли было выбрать Пода? Нет, на него сразу же обратили бы внимание. А Зальтин, этот великолепный австриец? Нет, а вот Зейдлиц уже немного говорит по-русски. И самый волевой из всех. Он единственный, кого можно принять в расчет. Три дня спустя от Вереникина я получил конвойного. Я широкими шагами иду впереди, казак, бренча саблей, наступает мне на пятки. Перед баней я даю ему полрубля. – Иди выпей шнапса, я не убегу! – Спасибо, господин! Он ушел. В предбаннике сидит старый китаец в перепоясанной черной блузе. У него лоснящееся, отвратительное лицо. Я заметил, что его глазки хорька удивленно раскрылись, увидев меня вместо венгра. Я здороваюсь, вытаскиваю листок из кармана, чтобы он мог его узнать. – Тебя послал молодой черноволосый офицер? – сразу загнусавил он по-русски, как говорят китайцы на краю Гоби. – Да. Он плохо говорит по-русски. Вот его записка. – Ты тоже хочешь? – Если ты не возьмешь слишком дорого. – Я дам каждому верховую лошадь, еду и питье, револьвер с патронами. На двоих одна вьючная лошадь. Я доведу вас до Тинцзина тропами контрабандистов, которых не знает ни один казак. Мы будем ехать только ночами, днем станем отсыпаться в логовах, которые я сам вырыл. Я занимаюсь контрабандой с детства, и моих лошадей еще не замечал ни один казак. Вы проедете совершенно надежно и безопасно… – И сколько же ты хочешь? – По пятьсот с человека. Я рассмеялся: – Ты сумасшедший! Я могу дать тебе только по двести! – Нет, – решительно говорит он. – За такую сумму я свою голову не подставлю… – Но ведь ты сейчас сказал, что это совсем безопасно? – возражаю я. – Да… конечно… Ладно: тогда четыреста! – Двести пятьдесят! – говорю я. – Нет, нет! – Он поднимает вверх ладони и отступает. – Ты не представляешь: лошади, патроны, провизия, сколько все это стоит?.. – Ничего не стоит! – спокойно говорю я и смеюсь ему прямо в глаза. – Ты же пойдешь обратно без нас, повезешь чай или опиум! Он зло посмотрел на меня: – Слишком ты умный! Но если ты не можешь заплатить, я найду более богатых офицеров. – Можешь не стараться! – восклицаю я и берусь за фуражку. – Во всем лагере ты не найдешь никого, у кого было бы больше ста рублей. – Кто третий? – вдруг начинает он снова, тянет меня обратно за пуговицу мундира. |