Книга Утешители, страница 9 – Мюриэл Спарк

– Не замечала, – сказала Каролина.

Молодой адвокат с ней согласился, но его свидетельство не вызвало доверия. Ирландская дама шепнула соседке:

– Бедный парень лечится от алкоголизма.

– Разумеется, – добавил адвокат, – в определенных кругах всегда имеется предубеждение.

Это восстановило его репутацию в глазах собравшихся.

– Взять хоть моего брата, когда в публичной библиотеке выяснили, что он католик…

По мере того как множился список злодеяний, дама из Западной Ирландии безостановочно приставала к Каролине. «Что вы об этом скажете?.. Вот ужас-то… Как вы это находите?»

– Я нахожу это странным, – ответила Каролина, вставая наконец, чтоб уйти.

Все это время миссис Хогг было и видно, и слышно. Она в свою очередь вставляла острые замечания, знала, что такое преследования, и часто награждала Каролину подозрительным взглядом.

Вспоминая эту сцену, Каролина возвратилась памятью к другому похожему сборищу у камина – ее еврейской родни и их знакомых, все они давно стали достоянием ее прошлого. Они вновь возникли перед мысленным взором Каролины. Устроившись полукругом, они предавались разнузданному смакованию выдуманных страданий: «Предрассудки!», «Оскорбление чистейшей воды!». Католики и евреи, подумалось Каролине, богоизбранные, влюбленные в трагический образ самих себя. А трагический лишь потому, что вызывает смех. Однако эти собравшиеся у камина мученики, евреи и католики, предстали в ее мыслях во всей их смехотворности. Каролина подумала, что неплохо бы дернуть стоп-кран и остановить поезд, чтобы стереть эти воспоминания. Но стоило ей подумать об этом, как она поняла, что определенно не сделает ничего подобного.

Однако в собственной жажде страдания Каролина намертво вцепилась в образы двух миров – того, что оставила много лет тому назад, и того, в который вошла совсем недавно. Она дергала и перебирала в кармане четки, пережевывая в острых, как зубы, мыслях воспоминание о рассевшихся перед камином лжемучениках, об их чудовищной несообразности по сравнению с мучениками истинными… оскорбительной несообразности.

Только в вагоне-ресторане Каролина снова вернулась мыслями к Джорджине Хогг. Эта женщина застряла у нее в голове, как комок в пищеводе, который не срыгнуть и не проглотить. До Каролины внезапно дошло, что она поедает свой ланч и одновременно вспоминает о трапезах в Святой Филомене, о том, как миссис Хогг жует в одном ритме с хорошо поставленными модуляциями голоса сестры-монахини, читающей Святое Писание: «Возлюбленные! Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога… Кто говорит: “я люблю Бога”, а брата своего ненавидит, тот лжец… И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего» ^[4].

Каролина подумала: «Требования христианской религии чудовищно непомерны. Христиане, которые не понимают этого с самого начала, лишены истинной веры. Они нечестны, их наставники говорят как во сне. “Будем любить друг друга… возлюбленные, братия мои… брат ваш, ближние, любовь, любить, любви”, – они хоть понимают смысл собственных слов?»

Покончив с ланчем, Каролина осознала, что у нее раскалывается голова и перед глазами стоит миссис Хогг. Этим мечтательным трепачам на тему любви приходилось хоть раз сталкиваться лицом к лицу с миссис Хогг? Возвращаясь в свое купе, Каролина разминулась с супружеской парой, которая гостила в Святой Филомене, а сейчас направлялась в вагон-ресторан. Они входили в компанию собравшихся перед камином. Она вспомнила, что они собирались отбыть в этот день.

– Ой, мисс Роуз! Не думала, что вы так скоро уедете.

Сзади напирали пассажиры, так что Каролине удалось удрать.

– Меня срочно вызвали, – сказала она и поспешила прочь.

Супруги сообщили компании у камина, что обратились в католичество два месяца тому назад.

Их новообретенная вера находила выражение в грубых нападках на англиканскую церковь, служителем которой являлся отец женщины. «Когда мы отправились в Рим, папа был в ярости. Он, понятное дело, англокатолик. У них тоже святая вода, святые и все прочее, кроме Веры. Жуть!» Эта широкая в кости мускулистая спортивная женщина лет тридцати пяти остановилась в своем развитии на стадии школьной старосты-старшеклассницы. Ни лице ее были заметны волоски, нижняя губа изгибалась в слегка воинственной гримасе. Она была громогласнее мужа, но тот, мужчина с гладким худым лицом и младенчески розовой кожей, которая, казалось, еще незнакома с бритвой, тогда вечером у камина в Святой Филомене полностью поддержал жену. «Быть католиком замечательно в том смысле, что жить становится легко, – сказал он. – Спасение так просто, и можно вести счастливую жизнь. Все эти мелочи, ненавистные протестантам, вроде фигурок и медалек – все они помогают нам жить счастливо». Здесь он закончил, словно отбарабанил задание из школьного сборника упражнений, и поставил на этом точку. Он откинулся на спинку стула, протер очки и закинул ногу на ногу.

Эстафету подхватила дама из Западной Ирландии, выступив с предостережением: «Новообращенным еще многому предстоит поучиться. Обращенного легко отличить от того, кто в католичестве с колыбели. Разница дает о себе знать».

Адвокат-алкоголик в потертом синем костюме слабо улыбнулся Каролине и произнес: «Мне нравятся обращенные». Но его улыбка пропала, когда миссис Хогг улыбнулась другой улыбкой.

В Кру Каролина снова стала хозяйкой купе. Она начала размышлять о том, что миссис Хогг может легко превратиться в наваждение, в демона плотского ханжества, которое овладевало ею всякий раз, как она оказывалась в компании католиков или евреев, предающихся своим извращенным общинным утехам. Она стала думать о своей лондонской жизни, о работе, о Лоуренсе, которому должна отправить телеграмму. Его позабавит ее рассказ о Святой Филомене. Она похихикала, ее потянуло в сон, и, угнездившись в своем уголке, она заснула.

Отправив письмо, Лоуренс возвратился в коттедж, и бабушка вручила ему телеграмму.

Он прочитал и сказал:

– От Каролины. Она вернулась в Лондон.

– Странно, но я как чувствовала, что телеграмма от Каролины. – Луиза частенько, хотя и в слабой форме, демонстрировала цыганские парапсихологические способности. – Жалко, что ты успел отправить письмо в Ливерпуль.

Снова собравшись на почту звонить Каролине, Лоуренс спросил в дверях:

– Не пригласить ли ее погостить?

– Да, разумеется, – ответила Луиза с легким кивком – смягченной имитацией царственного жеста.

В детстве Лоуренс часто от нее слышал: «Не отвечай просто “Да”, говори “Да, разумеется”, так всегда отвечала королева Мария». – «Откуда ты знаешь, бабушка?» – «Мне рассказывал один человек». – «И ты ему поверила?» – «О да, разумеется».

– Передай Каролине, – крикнула Луиза ему вдогонку, – что у меня для нее черносмородиновое варенье. – Этим она давала Лоуренсу понять, что и вправду желает приезда Каролины.