Онлайн книга «Поклонение волхвов»
Николай Кириллович, оставшись один, смотрит на фотографии. Гога в ковбойке, с венком полевых цветов. Он не видел этой фотографии раньше. Старик ни слова не сказал о Гоге. Николай Кириллович смотрит на вазочку с печеньями, кладет одно в рот и выходит. * * * Давлат оказался низкорослым брюнетом; пока выходили на дорогу, выкурил две сигареты. Идут молча. Пахнет вечером, небо светлое и холодное, горы видны во всех подробностях. Николай Кириллович идет легко, хмель окончательно прошел. Вот и гостиница. – Не надо было, наверно, меня провожать… Давлат достает пачку и вытряхивает еще сигарету: – А я не провожаю… Я вас охраняю. – Охраняете? Давлат, затягиваясь, кивает. – От чего охраняете? – От них. – Слушайте… – Николай Кириллович останавливается. – Тут со мной все загадками… Может, вы мне объясните, Давлат, простите, не знаю отчества… – Ходжакулович. – Давлат Ходжакулович. – Можно без отчества. Просто Давлат. – Давлат… – Да. – Так, может… – А вы сами ничего не чувствуете? – Что я должен чувствовать? – И в городе ничего не чувствуете? – Ну… Город изменился. – Да, изменился. – Давлат докуривает, опять достает пачку. – Сильно изменился. Ждут их второго прилета, а они давно уже здесь. Идут метров десять молча. – Уже здесь, – повторяет Давлат. – К профессору приходили. – К Р. К.? – Двое. – И… что? – На пианино всю ночь играли. – Он их видел? – Заперся в ванной. Почти сразу после смерти вашего брата. Утром мне в общагу звонит, я прибежал. Никогда таким его не видел. Он вам не рассказывал? – Нет. – Теперь у него живу. Делаю переводы, музыку слушаю. Намаз читаю. Пока тихо. – Серьезно инопланетяне? – Можно и так называть. Кому как нравится. Сейчас перевожу один неизвестный трактат по музыке. Местный гностик тринадцатого века писал, ибн Мутафия. Так вот у него… Вой сирены. По улице пронеслась «Чайка». – Синий Дурбек, – говорит Давлат. – Почему «синий»? Давлат наклоняет голову и не отвечает. – А я вас вспомнил, вчера видел, – говорит Николай Кириллович. – Вы меня вчера в машину сажали. Давлат кивает. – Я, кажется, вчера перебрал. – Все было совершенно правильно. И тост хороший сказали. И танцевали очень хорошо. – Я еще и танцевал? – Да. С какой-то цепью. – Ужас… – Наоборот. Вот если бы вы не пили, было бы гораздо хуже. Вас и так боятся. Вы сами для них как инопланетянин. И музыку еще такую пишете, и Дурбек вас лично опекает. А после вчерашнего вы им всем понравились, я же слышал, что они говорили. Теперь вы сможете какое-то время нормально работать. Но отправлять вас одного в гостиницу в таком состоянии я побоялся. – Спасибо. – Правда, Люся еще вас хотела к себе увезти. – Кто? – Осипенкова. Такая, большая. – А… Нет, уж лучше инопланетяне. – Пришлось уговаривать профессора, чтобы вас к нему. – Он что, был против? – И да и нет. Всего боится. Окна не разрешает открывать. Вот, курю, пока на свободе. – Может, ко мне поднимемся? – Другой раз. Мне нужно возвращаться. Жанна уже, наверное, ушла. – Жанна? – Познакомились уже? Она сказала, что была у вас. Да, приходит раз в неделю к Рудольфу Карловичу убираться. Готовлю я сам, а вот уборка… И Жанне приработок небольшой. До свидания. – Приятно было познакомиться. – Мне тоже. А на Гагаринку один лучше не ходите. Если соберетесь, подойдите к Михаилу, отцу Михаилу, он вам спутника даст. Мой бывший одноклассник, в церкви там служит. Отец Михаил, запомните… * * * Дуркент, 27 декабря 1972 года «Дорогой папа! Как твои дела? Как твоя жизнь в далеком Дуркенте? Написал ли ты уже какую-нибудь новую симфонию? У нас было много интересных новостей. Павлик заболел ангиной, и мы с мамой сбились из-за этого с ног. Но теперь он почти здоров, зато мама, в свою очередь, коротко постриглась и стала жгучей блондинкой. Когда она зашла, я ее даже не узнала, а Павлик побежал и принес ей краски с кисточкой, чтобы она сделала как было раньше. На новогоднем утреннике Павлик будет Мишкой, мы с ним учим его роль: „Ну, простим ее, пожалуй. Но смотри, Лиса, не балуй!" Павлик играет медведя как настоящий артист, даже жалко, что ты не сможешь прилететь на утренник и получить большое удовольствие. Я учусь хорошо. В четверти у меня четверка выходит только по математике и по русскому, но это временное явление, обещаю подтянуться. А еще у меня новое увлечение, ты даже не поверишь какое…» Дни стоят холодные, но без снега. Временами дует резкий ветер, облачность прозрачная. На площади собирают елку, каркас уже готов, и его заполняют ветками из заказника. Возле ЦУМа и Музтеатра темнеют очереди за живыми елками. Еще одна очередь стоит в гастрономе, куда завезли импортных кур и сервелат, по палке в одни руки, инвалиды войны и труда обслуживаются вне очереди. На заводе приближение Нового года чувствуется меньше. По сдаче гелиотида отрапортовали, но далось это с кровью. Подводят поставщики, добыча идет на старых разрезах, новых месторождений за всю пятилетку не обнаружено. А потребности в гелиотиде растут, и у оборонки, и у космопрома, так что есть над чем задуматься. Тем не менее праздник есть праздник. Канадские елочки, высаженные в позапрошлом году перед Башней, для украшения еще маловаты, и с подъехавшего грузовика стаскивают настоящую тянь-шаньскую красавицу, в снегу и смоле. Разматывают шнур, вешают гирлянды. Из репродуктора звучат популярные мелодии советских композиторов. Здание дуркентского обкома. Здесь не видно никаких украшений, идут напряженные будни. Только в буфете появляется пластмассовая елочка и в подсобке готовятся продуктовые наборы к празднику. Правда, воздух в коридорах уже не так наэлектризован. Группа из Москвы, изучавшая приземление неизвестного объекта, отбыла в Душанбе. «Но опишу тебе все по порядку! Началось это в один прекрасный зимний день на прошлой неделе. Наш класс повели на экскурсию в Исторический музей. Но выставка, на которую мы пришли, была закрыта, и нас повели на другую. Представь только, она была посвящена, кому бы ты думал? Петрашевцам! Да, тем самым, я даже не поверила и переспросила. Потом нас стали водить мимо стендов, много рассказывали про Петрашевского, который был у них вождем, и про Достоевского, который был у них писателем. Я все время терпела и ждала, когда же, наконец, про нашего Триярского? Но экскурсовод стал говорить, как их вывели на казнь, как застучали барабаны, все, как ты тогда рассказывал. И я снова чуть не заплакала, как тогда, но сдержала слезы, из-за того что недалеко стояла Альбина С., мой главный враг и почти всего класса. Потом сказали про Сибирь, и экскурсия кончилась, спрашивают: „Ребята, вы сейчас узнали столько нового и полезного, может, у вас возникли вопросы?" |