Онлайн книга «Поклонение волхвов»
|
– Музыканты, наверное, тоже… – Николай Кириллович вспоминает своих оркестрантов. – А если в это время кто-то в кабинет войдет? Садыка рядом уже нет, только окурок тлеет в пепельнице в виде сфинкса. Из комнаты слышны музыка и голоса. – Он – сумасшедший, просто сумасшедший! – перекрывает все тенор Бежака. Николай Кириллович вертит бокал. Пора прощаться и уходить, предыдущая ночь была почти бессонной. Прикрывает ладонью зевок. А если в кабинет все-таки кто-то войдет? Хотя, – Николай Кириллович толкает дверь, – может, Садык все насочинял… – Мы все безумцы. – Венок на голове Бежака съехал набок, рубашка расстегнута. – И странно, что мы пока на свободе. Вот еще один безумец… – Указывает бокалом в сторону вошедшего Николая Кирилловича. – Все в Питере бросил: работу, квартиру, жену, даже своего Шостаковича – и к нам… в наш образцово-показательный дур-р-дом! Николай Кириллович останавливается. – Не обижайтесь, Николя! – Бежак тянется к нему. – Мы все здесь безумцы. Я про себя говорю, что я – первый. Бросил Вену, вы знаете… Нет, вы не знаете, Николя! Не знаете и не говорите. Вы не бывали в Вене! – Не бывал. * * * – И не сможете побывать… в тогдашней Вене! Сегодня это уже не то, вода утекла. Сейчас это уже просто город для туристов. А тогда это была столица империи! Даже в начале тридцатых, когда я уезжал, было мокро, шел ливень, но имперский дух еще витал над городом! Я глядел в окно поезда и напевал начало этой темы из Пятой Малера, которую испоганил ваш драгоценный Дмитрий Дмитриевич в своих прелюдиях, опус тридцать четвертый. Па, па-па, па… Па, па-па, па! Все бросил: и Малера, и Вену. Скажете, меня там ожидала газовая камера… А может, и не ожидала. – Маэстро, зато вы стали здесь основателем… – вступает контральто Люси. Она берет «Огонек», снова собирается обмахивать Бежака. – Я стал безумцем, – устало останавливает руку Люси. – Первое облучение получил, когда еще был здесь в плену. Я потом проверил, по срокам все совпадает, гостил тогда у Каминера, его дочки устроили мне концерт для местного общества, а днем Каминер пожелал показать мне пещеры, тогда еще их показывали желающим… Какой ужин он устроил в мою честь… простого австрийского пленного! Это было началом безумия. Я уехал и думал, что никогда сюда не вернусь. Ну, что вы замолчали? Масхара постукивает по дойре. Николай Кириллович стоит, прислонившись к стене. – И вы сумасшедший. – Взгляд Бежака останавливается на Садыке. – Куда вы приехали? Зачем вы здесь? – Он – гений, – говорит Люся. – Тем более! Гений пусть возвращается в Ташкент и не портит наших девушек… Люся слегка розовеет. – …и мальчиков. Сами без него справимся! – Бежак поправляет венок. – Справимся, Ринатик? Ринат поджимает под себя ноги. «Старичок разошелся», – слышит Николай Кириллович его шепот. Масхара напевает, постукивая по дойре: «Ана шундай. Шам ёниб бўлди. Бизлар эса крронгиликда крлдик». [79] Берет стоящую рядом свечку, дует на нее. Становится темнее, над столом повисает запах парафина. – Правда, кое в чем вы нас переплюнули… – Бежак глядит сквозь прищур на режиссера. – Сколько вы в кабинете этого… как этого нового второго секретаря зовут?.. Два часа в его кабинете провели? Садык скромно опускает глаза. – Да-а… – продолжает Рудольф Карлович. – Ну что ж. Молодым везде у нас дорога. Вопрос только – куда? Куда эта дорога? Мы вас предупредили… Это город безумцев. – Мои милые безумцы, чай готов. – Люся нависает над столом с чайником. – Освобождаем место для чая. Ринат подползает к столу, снимает чашу с остатками вина. – Безумству храбрых поем мы песню, – кряхтит Бежак. – Безумство храбрых – вот мудрость жизни! – Люся водружает чайник и лезет в сервант за чашками. – О, смелый сокол… Стучит дойра, гремят чашки. – Еще гость будет: ножик упал… – Все – безумны, все… – тихо, одними губами говорит Бежак. – Кто хотя бы один раз был облучен этим камнем. Две психушки, и обе забиты. И Гога был безумцем… Еще каким! Помните, что он один раз заявил, когда мы вот так же сидели? Что он потомок императорской семьи… Это при Поле-то! Я, говорит, прямой потомок! И ушел блевать в ванную… А что, Полюшка сегодня не придет? – У Аполлония Степановича какие-то срочные дела… – Я, наверное, пойду. – Николай Кириллович отделяется от стены. – А чай? – Люся под аккомпанемент дойры разливает чай. – Ты еще торта не видел! Ринатик, покажи ему торт! Ринат делает руками вращательное движение и устремляется на кухню. – В другой раз. – Николай Кириллович пытается остановить его, но Ринат уже хлопает где-то холодильником: «До-ре-милости просим!» – Второго такого торта в жизни уже не будет! – говорит Люся. – Так, чай я тебе уже налила… В дверь звонят. – Вот и ножик явился! Люся исчезает в коридоре. – Может, Аполлоний?.. – Звонок не его, – наклоняет голову Рудольф Карлович. Слышен голос Люси, упрашивающий кого-то зайти: – Как раз сейчас торт будем есть! Второй голос не слышен. Появляется Люся: – Николя, пришел Русланчик, просит тебя выйти. Скажи ему, чтобы зашел и поел с нами торт! Мы его так не отпустим… Николай Кириллович уже в коридоре. На пороге мнется Руслан: – Не волнуйтесь, я снова ушел из дома… – Что случилось? – Там, это, церковь сносят. Я сейчас снова туда. По кладбищу этих, нищих вылавливают, а около церкви уже эти… Давлат сказал, чтобы я не ехал, но я все равно поеду. Вы же поедете туда? Николай Кириллович смотрит на часы. Половина десятого. – Николя, веди его сюда! – доносится голос Люси. – Мне здесь не верят, что это вундеркинд! Руслан вопросительно смотрит. – Поехали! – говорит Николай Кириллович. * * * Иерусалим – Вифлеем, 23 июля 1973 года «Боинг» садится тяжело, над Тель-Авивом дует ветер, самолет болтает. Море блеснуло и исчезло, снова наплыла серость, самолет тряхнуло. Илик отклонился от иллюминатора, голова почти упала обратно на спинку. Начинает повторять молитву: Отче наш, Иже еси на небесех… Неужели «еси» вот на этих, мутных, буйных, в которых сейчас их болтает? Нет, не на этих. Другое небо. Небо над небом, где-то прочел: бескрайний свет. Да святится Имя Твое… Илик набирает воздуха и крестится. |