Книга Закон популярности, страница 27 – Елена Усачева

– Знаем мы его беду, – довольно ухмыльнулся Волков. – Ах, Ксюшенька нас бросила. Давно пора было это сделать! С таким вообще нельзя иметь дело.

– Мне кажется, ты лезешь не в свое дело, – отрезала биологичка. – Рязанкина с Васильевым разберутся как-нибудь без тебя.

– А чего? – подал голос Когтев. – Ему, значит, над нами издеваться можно, а нам нельзя?

– Не ведитесь на дурные примеры, это удел слабых и примитивных, – стараясь ни на кого не смотреть, чтобы не обидеть, заговорила учительница. – Проблема Васильева только в том, что он своим поведением наказал сам себя. Я так понимаю, в классе все натерпелись от его шуточек и розыгрышей. Вот он и остался в одиночестве. Поверьте, это самое страшное, что может сделать с собой человек. И совсем не обязательно его добивать окончательно.

– Чего же нам теперь, вокруг него хоровод водить? – буркнул Когтев. – Как вокруг елочки?

– Нет, конечно, лучше затравить человека до смерти, – повернулась к нему биологичка. – Вам тогда станет легче?

– Чего это сразу до смерти? – выкрикнул Цымлин. – Никто его убивать не собирается.

– А как вы думаете, чем закончится ваше такое пренебрежительное отношение к Васильеву? – Нинель Михайловна переводила взгляд с одного лица на другое. – Чего вы добиваетесь?

– Как он к нам, так и мы к нему, – выкрикнул Голодько, которому частенько доставалось от Андрюхи.

– Потом-то что будет? – настаивала на ответе учительница. – Он уже на взводе, готов на всех кидаться. И чем это закончится?

– Тише станет, – хихикнул Волков.

– Чтобы человек изменился, должно пройти время. Может быть, месяц, может быть, два. То, что вы его переломите, это и так понятно. Вас больше, вы сильнее. Но сломанный, он может натворить еще больше бед. – Учительница сделала паузу. – Он может начать мстить. И скорее всего – себе.

– Пускай выметается отсюда! – припечатал Голодько. – Нужен он.

– Круто, – снова улыбнулась биологичка. – Лихо вы с ним разобрались. Но в природе после того, как загонят одного зверя, принимаются за другого. Вы к этому готовы? Кто у вас будет на очереди?

Класс молчал.

– А чего делать-то? – не выдержал Цымлин.

– Думайте, – пожала плечами биологичка. – Это ваша жизнь, ваше решение. Я предлагаю вам подумать о том, что будет потом. Все вы взрослые люди, а значит, умеете отвечать за свои поступки. И чтобы последствия не были неожиданными, о них принято думать заранее.

– Но он же виноват, – не успокоился Когтев.

– Он уже достаточно наказан тем, что знает об этом. – Нинель Михайловна вновь взяла в руки указку. – И поверьте, себе он придумает наказание пострашнее того, что можете придумать вы.

– Вот! – снова повернулась к Маканиной Курбаленко. – Ой, Нинель Михайловна, а можно мы выйдем? – потянула она вверх руку. – На минуточку.

– Встретите Васильева, скажите, что он может вернуться, – разрешила биологичка. – Если захочет, конечно.

Но встретить Андрюху девчонки не могли. Сразу из класса Васильев понесся вниз, на второй этаж, к хорошо знакомой двери кабинета номер четырнадцать. В нем кипело столько ярости, что ее с лихвой хватило бы на две атомные и одну химическую войны. Но пока ему нужно было разобраться с главным виновником всех своих проблем, с человеком, который разрушил все, что у него было.

Он до того разошелся, что не сразу заметил явные изменения – с двери исчезла так сильно его раздражающая табличка. Андрюха постоял в коридоре, накапливая злость, и, наконец, забарабанил в тонкое перекрытие. Дверь отозвалась глухим стоном.

– Ушла небось, – раздраженно прошептал Андрюха, на всякий случай дергая ручку. Ручка неожиданно подалась вниз и вперед. Васильев, теряя равновесие, ввалился внутрь. От неловкости он был готов провалиться сквозь землю, но расшаркиваться и извиняться оказалось не перед кем.

В кабинете никого не было. Стол был все так же пуст, на стенах так ничего и не появилось. Только валялась на подоконнике всеми забытая игрушка.

– Ладно, – с мрачной решимостью согласился Васильев. – Вы думаете, я ничего не сделаю? – пробормотал он, тяжелым взглядом оглядывая неприветливый кабинет. – А вот утритесь!

Он вылетел в коридор, в раздевалке быстро подхватил свою куртку и мимо зазевавшейся нянечки, которой строго-настрого было запрещено выпускать учеников из школы посреди урока, бросился на улицу.

У него было два дела. Во-первых, ему нужно было доказать, что в деле с дракой он участия не принимал. А во-вторых, показать Рязанкиной, что и без нее он замечательно проживет.

Для исполнения первой части плана он отправился к Быковскому.

– Бык, ты дома? – сразу перешел он к делу, как только в телефонной трубке раздался голос Павла. – Открывай дверь, гости идут.

– Я не могу, – глухо отозвался Быковский.

– А меня это не колебёт! – рявкнул в трубку Васильев. – Шоу кончилось! Открывай и все!

Павел еще пытался что-то возражать, но слушать это Андрюха не стал. В конце концов, его не волнуют проблемы Быковского. Хочет Павел от всех прятаться, пускай прячется. Но он его на улицу вытащит!

Васильев с яростью вдавил кнопки домофона. Запела, запиликала, просыпаясь, связь.

– Да, – раздался на том конце холодный голос.

– Открывай! – рявкнул Андрюха так громко, что во дворе залаяла испуганная собачка.

– Что тебе надо? – Казалось, еще чуть-чуть, и голос одноклассника совсем растворится в проводах.

– Поговорить надо! Вылезай! – шарахнул кулаком по косяку Васильев.

– Я не могу. – Голос был все такой же равнодушный.

– Не можешь – научим, не хочешь – заставим! Открывай, а то я тут вообще дверь сломаю.

– Меня на замок закрыли, я тебя все равно впустить не смогу.

Долгую секунду Андрюха смотрел на домофон, словно в подтверждение только что сказанных слов оттуда должен был выскочить Павел и все это повторить еще раз.

– В каком смысле закрыли? – переспросил он.

– Мать, уходя, теперь запирает дверь, чтобы я никуда не ушел.

Это заявление было настолько абсурдным, что Васильев несколько раз моргнул, прежде чем смог говорить дальше.

– Зачем?

– Затем! – буркнул Павел, и голос его стал еще глуше. – Она боится, что я в Махачкалу уеду.

– А ты собираешься? – глупо хихикнул Андрюха. Он так и видел, как Быковский, нагруженный баулами и чемоданами, мчится по железнодорожному вокзалу, а следом за ним бежит его мама и требует, чтобы он немедленно повязал шарфик, вытер носик и надел калоши.

– Да какое тут собираешься, если я неделю из квартиры выйти не могу! – в сердцах выдохнул он.

– Черт! – растерялся Васильев. – Мне поговорить с тобой надо!