Онлайн книга «Жизнь спустя»
Наша с Ниной последняя встреча состоялась в Филадельфии, куда она переехала, чтобы быть поближе к двум русским врачам местной больницы, опекавшим её преданным друзьям и поклонникам. Одной римской журналистке взбрело в голову добыть для «Венерди» («Пятницы»), приложения к газете «Репубблика», интервью с кем-нибудь из первой русской эмиграции. Калассо посоветовал ей поговорить со мной. Я не была готова к ответу: – Надо искать в Париже, но я там никого не знаю… Я знала в Риме Фёдора Фёдоровича Шаляпина… Его уже нет в живых… Из мне известных живущих осталась только Берберова в Америке, в Филадельфии… Второй звонок был решительный – видать, по согласованию с шефом: – Мы вдвоём с моей коллегой-фотографом летим в начале января в Филадельфию. Предлагаю вам быть моим консультантом. Я ни о русской литературе, ни о русской эмиграции ничего не знаю, по дороге в самолёте вы меня проинструктируете… (!). В январе у меня каникулы… Нина перенесла операцию… Хорошо бы её навестить… Я согласилась. В самолёте интервьюэрша подсела ко мне, на свободное место, с блокнотом и состоялся такой разговор: Она: – Придумайте мне ключ к беседе! Не вдаваясь в подробности… (Как они боятся узнать лишнее!). Я: – Было бы интересно расспросить Берберову и порассуждать, например, о том, почему слава пришла к ней только в восемьдесят пять лет. Она: – Да, почему? Я: – До 1950 года она жила во Франции, а французская просоветская левая интеллигенция игнорировала русских писателей в изгнании. Она: – Что значит «в изгнании»? Я объясняю. Нахмурилась, молча встала и, перед тем как пересесть на своё место, ощерилась: – Утробный антикоммунизм! – Почему «утробный»? Рациональный! – уточнила я, по существу не возражая. На этом консультация закончилась – газета «Репубблика» зря потратилась на мою командировку. В Филадельфии, не раздеваясь и не поставив чемоданов (по той причине также, что при пересадке в Бостоне они на два дня исчезли), позвонили Берберовой. Нина Николаевна – римской журналистке, ледяным тоном: – Никакой встречи не будет. Я занята, лечу на неделю в Нью-Йорк, к Аведону. А Юле передайте, пожалуйста, пусть возьмёт такси и приезжает! – Но, госпожа Берберова, мы же договорились… – Надо было перед отлётом подтвердить! – и бросила трубку. Тут мне тоже стало не по себе. Придумываю: – Звоните Калассо, только он может укротить строптивую! К счастью, Калассо на месте. Его мнение: – Единственный человек из русских, с которым Берберова ещё не поссорилась, это Добровольская. Звоню я: – Нина Николаевна, имейте совесть! Люди, чтобы взять у вас интервью на две странички, летели через океан… Насилу уговорила свидание со знаменитым фотографом на день отложить. Филадельфийская квартира Нины была до странности похожа на мою теперешнюю миланскую. И книжные шкафы у Нины точно такие же, как мои, из ИКЕИ. Над столом знаменитая парижская групповая фотография: молодая Нина Берберова и ареопаг: Ходасевич, Павел Муратов, Зайцев, Ремизов, Андрей Белый, Бахрах, Осоргин. Моей помощи для интервью и тут не понадобилось: говорили по-французски. Нина то и дело отвлекалась: – Открой новый Ларусс на букву Б: увидишь, перед Бердяевым, Булгаковым и Буниным теперь стоит Берберова! Или: – Взгляни на эту афишу французского фильма «Аккомпаниаторша»! Ты видишь, какими мелкими буквами эти наглецы набрали имя автора рассказа? Немного погодя, снова: – Открой Ларусс на букву Б… Теперь, когда пришло признание и благосостояние, такую инфантильно-триумфальную реакцию давала многолетняя, незаслуженная, обидная безвестность. Я жалела её и безропотно открывала «Ларусс на букву Б». Она очень изменилась. Не только потому, что исхудала и ещё больше стала походить, по её собственному выражению, на китайца. Ничего не осталось от былой уверенности в себе. Возможно, сказалось то, что она договорилась со своим литературным агентом, французом из Арля, что в обмен на пожизненную ренту она предоставляет ему право полностью распоряжаться её литературной продукцией. Ей не надо больше думать о завтрашнем дне, этот вечный груз свалился с плеч, но всё решать за неё будет отныне другой человек. Надо было знать Нину Николаевну раньше, чтобы понять глубину перемены. После интервью она пригласила нас обедать в ресторан недалеко от дома. Видя, что она надевает пижонский ярко-жёлтый пиджачок, я переполошилась: – Нина, на улице январский мороз! – Пиджак тёплый, кашемировый. Парижский! С ней не было сладу. На улице, под ледяным ветром, она сдалась; я закутала её в свой шарф. В ресторане завсегдатаи с ней почтительно здоровались, обслуга наперегонки обихаживала. Говорила она, греша невежливостью, только со мной. Главным образом, о последней из ссор: с Иосифом Бродским. – Я после этого руки ему не подам! Выяснилось, что она не может простить Бродскому слов: «Меня теперь жертвы не интересуют, меня интересуют палачи». Не поняла идеи? После обеда, дома, пили чай. У неё был припасён торт. Когда я пошла на кухню за посудой, я обнаружила одну – одну! – чашку. – Нина, а где чашки? Она смутилась: – Разбились… Я больше ничего не покупаю… Подтекст: «Зачем покупать, всё равно скоро умру». Чай пили из бокалов. Я, чтобы переключить разговор на постороннюю тему: – Нина, за кого ты голосовала на президентских выборах? – Ни за кого. Мы, девяностолетние, договорились больше в выборах не участвовать. Переключения не получилось, и я поворачиваю ещё круче в сторону: – В каком платье тебя будет снимать Аведон? В глазах сверкнул лучик, сработала нетленная ewig weiblich, вечная женственность: – Идите сюда, я вам покажу! В спальне журналистки сели на кровать, а я осталась стоять в дверях, и мне было хорошо видно, как лицо Нины в зеркале, когда она приложила к себе красивое чёрное платье («Учтите, итальянское! – уточнила она) на мгновенье преобразилось, явственно проступили черты той Нины, что смотрит с обложки её воспоминаний «Курсив мой». То же, наверное, уловил и знаменитый нью-йоркский фотограф, если на фотографии во весь рост девяностолетняя Нина держит в руках, лицом к зрителю, свой портрет в молодости. Post scriptum. Поставила точку, а расставаться с Ниной не хочется. Полезла в сундук с архивными завалами, до которых никогда не доходят руки, вытащила берберовскую папку с рецензиями, интервью, фотографиями на фоне глицинии и обнаружила пачку писем. Перечитала. Они отражают её спектр. Это: |