Книга Екатерина Арагонская. Истинная королева, страница 58 – Элисон Уэйр

Ее затворничество началось вскоре после Рождества. Прежде всего Екатерина прослушала мессу и помолилась о благополучном разрешении от бремени и здоровье ребенка. Потом, выставив вперед высокий живот, возглавила процессию из придворных в свой приемный зал, где с облегчением погрузилась в парадное кресло. Подали вино и вафли, после чего ее камергер лорд Маунтжой вышел вперед и низко поклонился королеве.

– Мой господин, я прощаюсь с вами и со всеми присутствующими, – произнесла Екатерина. – Настало время мне удалиться в свои покои.

Маунтжой повернулся к собравшимся вокруг придворным:

– Да будем все ради королевы молить Господа о ниспослании ей благополучного разрешения от бремени!

Раздались аплодисменты, зазвучали добрые пожелания. В сопровождении фрейлин Екатерина прошла в свои личные покои, а оттуда – в опочивальню. Дверь за ней закрыли и задвинули тяжелой гобеленовой портьерой. В камине пылал огонь, и в комнате было очень тепло: гобелены закрывали и все окна, кроме одного. На шпалерах были изображены сцены из «Романа о Розе» в обрамлении множества ярких цветов. Генрих заверил Екатерину, что там не будет ни одной мрачной или страшной фигуры, которая могла бы напугать ребенка, и распорядился на этот счет особо.

Следующие три недели Екатерина провела в своей опочивальне, лежа на роскошной кровати под балдахином, на подушках из серебристого дамаста, на простынях из тонкого батиста и алом бархатном покрывале с каймой из меха горностая и золотой парчи. Занавески и подзоры были из красного атласа с вышитыми на них коронами и гербом королевы. Это было спокойное и приятное время. Ее дамы музицировали или пели вместе с ней, читали вслух и развлекали ее последними сплетнями. Они с Марией потратили много часов за любовным шитьем крошечных вещичек для приданого новорожденного. Брат Диего охотно содействовал Екатерине в ее духовных нуждах, а Генрих приходил каждый день, чтобы посидеть с ней и рассказать, что происходит в мире за пределами ее покоев. Он суетился вокруг нее, умолял сказать, не нужно ли ей чего, и без конца заклинал беречь себя.

– Кого мы возьмем в восприемники? – спросил Генрих однажды вечером после обеда, за которым им прислуживали фрейлины.

Екатерину тронуло, что он спросил ее об этом.

– Архиепископа Кентерберийского? – предложила она, вытирая салфеткой губы.

– Превосходная идея! – одобрил Генрих. – Думаю, нам нужно также пригласить графа Суррея и мою тетушку графиню Девон.

Екатерине нравилась графиня, сестра покойной матери Генриха и принцесса из дома Йорков; а Томас Говард, граф Суррей, был дворянином старой закалки, человеком большой честности и прекрасного воспитания.

– Полагаю, мне стоит обратиться и к королю Людовику, – добавил Генрих.

Екатерина напряглась. Ей было неприятно думать, что восприемником ее бесценного ребенка станет недруг отца, но она смолчала.

– Может быть, нам стоит позвать и герцогиню Савойскую? – предложила она.

Это была та самая Маргарита Австрийская, которая вышла замуж за ее бедного брата Хуана, а потом ненадолго стала соперницей Екатерины в борьбе за руку Генриха.

– Пусть будет, как вам угодно, – согласился Генрих, светясь улыбкой. – Вы знаете, что я ни в чем не могу отказать матери моего сына.

Миновало Рождество. Для Екатерины приготовили праздничную кабанью голову и жареного павлина, пироги и свиной студень, а Генрих заходил к ней так часто, как только мог, хотя был очень занят приемом гостей, устройством пиров и прочих увеселений.

Однажды поутру он принес Екатерине подарок – подвеску с крупным бриллиантом.

– Я хотел, чтобы вы получили это до Нового года – на случай, если позже вам не представится возможности насладиться подарком, – сказал он, целуя ее.

В ответ Екатерина преподнесла ему иллюстрированную книгу для его библиотеки, которую заказала несколько месяцев назад. Генрих тепло поблагодарил супругу и описал великолепные рождественские представления, живые картины, маскарады и пиршества, пение и танцы в главном зале, происходившие под треск святочного бревна в очаге.

– В следующем году вы разделите со мной все эти радости, – сказал он ей. – Вы и наш сын. К тому времени этот брыкающийся в вашем животе малыш уже достаточно подрастет, чтобы все это заметить.

От полноты чувств Екатерина заулыбалась. Она представила себе Генриха с их сыном. Это будет прекрасный отец.

– Я сочинил новую песню, – сказал он, – и исполню ее для вас.

Генрих принес лютню, на которой играл весьма умело, и когда запел, голос его звучал сильно и чисто.

В песне было еще три строфы, в которых говорилось о том, что он обратит в бегство Праздность, подругу всех грехов, а сам направится по стезе Добродетели, наслаждаясь радостью и весельем в честной компании.

– Браво! – с улыбкой зааплодировала Екатерина.

Она любила эти моменты совместного музицирования в уединении.

Через несколько дней после Рождества Генрих пришел и принес нечто совершенно особенное:

– Это доставили для вас сегодня от настоятеля Вестминстера.

Генрих почтительно положил на сундук что-то завернутое в дамаст, потом развернул и вынул из свертка хрупкий, потрескавшийся синий шелковый поясок.

– Это пояс Богородицы, одна из самых ценных реликвий аббатства. Настоятель сказал, что его давали на время моей матери, а теперь он хочет, чтобы вы подержали его у себя. Он дает особую защиту при родах.

В благоговейном восторге Екатерина смотрела на пояс. Подумать только: когда-то его носила Мать Христа, а теперь она сама сподобилась особой милости надеть эту опояску в трудный момент.

– Дайте его мне, – сказала она, взяла пояс с трепетом и поцеловала его. Легкий как перышко, он источал аромат старины и благовоний. – Я буду беречь его больше жизни, – пообещала Екатерина.

Теперь она знала, что ей нечего бояться. Все будет хорошо.

В последний день года начались схватки. Сперва слабые, постепенно они набрали силу. Дамы помогли Екатерине улечься на соломенную постель и осторожно надели на ее округлившееся тело пояс Богородицы. Екатерина почувствовала себя в безопасности и возблагодарила Господа за то, что Он позволил ей выносить ребенка до конца срока.

Мучения ее продолжались много часов. Колокола отзвонили полночь, возвещая наступление нового, 1511 года. К тому часу Екатерина была совсем без сил и даже подумала, что больше ей не вынести.

– Теперь уже недолго, ваша милость, – сказала повитуха. – Скоро головка выйдет!