Книга Превращение, страница 34 – Елена Усачева

— Чего привязался? — одернула приятеля девушка в мохеровой шапочке. — Человек и человек. Все какое-то развлечение. Маша, а те два парня, что здесь появлялись, они тебе кто?

— Друзья. — Версия родилась сразу. — Мы на каникулы приехали. Я с сестрой. И Макс… Он у нас старший.

— Мерзликина, — представилась мохеровая шапочка. — Не поморозились там?

— Вроде все в порядке. У нас дизель. Печка хорошо работает.

— Соколов! — крикнула Мерзликина русому парню. — Поздоровайся с девушкой. Хватит пялиться на Соньку, она скоро заикаться от твоих взглядов начнет.

Соколов нехотя перевел глаза с блондинки на меня.

— Алеша, — представился он, коротко кивнув. — А эта милая красивая девушка Соня.

— Отвали! — устало произнесла блондинка, снова поднимая к губам бутылку.

— Ну, и чего ты так все время смотришь? — прогнусавил брюнет. Я ему не нравилась.

Наверное, я и правда слишком внимательно их рассматривала. Особенно слепую. Она снова опустила голову, сосредоточившись на булке.

— Шеремет, не надо, — дернула черного Таня.

— Если что, меня Володей зовут, — более миролюбиво представился парень. И протянул мне руку.

Надо пожать? Сдернула варежку, коснулась его холодных пальцев.

— Очень приятно.

— Мерзнешь, что ли? — кивнул он на мою утепленную амуницию.

— У вас здесь не жарко, — согласилась я.

— А твои налегке гуляют. — Шеремет развернулся к столику. Мне осталось видно только его спину и вялый полупрофиль. — Видел я тут одного — в пальтишке. Простудиться не боится?

— Они моржи, им не холодно, — неудачно соврала я.

— Моржи, коржи… — Парень зябко передернул плечами. — Странные. Роботы. Компания смотрела на меня выжидающе.

Словно я сейчас должна была показать фокус с превращением, рассказать наизусть книгу сказок Шехерезады или сплясать танец джига.

— А ты, типа, с высоким? — по-деловому все расставлял на свои места Шеремет.

— Типа. — Дыхание перехватило. Я почувствовала опасность и остановилась. Меня тут же подхватили под локоть котятки.

— Ой, Вовка, прекрати! Чего ты сразу?

Чувство опасности исчезло. Вероятное развитие событий с последующими разборками стало неактуально.

— А это кто? — кивнула я на слепую, пытаясь разбавить градус неловкости.

— Морковка! — всплеснула руками Таня, бросая меня и устремляясь к сидящей в углу. — Ну, чего ты ее крошишь?

Девочка спешно сунула булку в рот, словно у нее могли отобрать угощение.

— Это Морковкина. — Таня тормошила слепую. Обладательнице старой шубы не нравилось такое обращение, но она молчала. Смотрела на меня остановившимся взглядом. Вместо глаз у нее были темные пятна. Словно бельма, закрывающие от нее мир.

— Да бросьте вы ее, — вяло махнул рукой Шеремет.

— Давно с ней это? — Я и не заметила, как подошла ближе. Слепая повернула голову на мой голос. Что-то почувствовала.

— Морковка, это Маша. Она из Москвы. — представила меня Таня, все перепутав.

— С глазами у нее давно? — повторила я и провела ладонью перед лицом девочки.

Та не отреагировала. Промолчала. Лишь улыбнулась. Вместо нее ответила Мерзликина:

— У нее мать пьет.

Странный диагноз. Если мать пьет, то ребенок слепнет? Чушь какая! Здесь была обыкновенная порча. Примитивная, некрасивая. Я посмотрела на Морковкину, и мне захотелось ее умыть. Я так и видела, как в подставленные ковшиком ладони падает из крана вода, колышется, переливается через край. К ней склоняется лицо. Слова заговора гулким эхом отдаются от стен, тонут в воде. Что-то надо сказать простое…

— Здесь есть где руки вымыть?

Продавца все не было. Я глянула в черный провал кухни. Повертела перед собой руками. Где бы их вымыть?

— Ты чего, руки испачкала? — не понял моей настойчивости Шеремет. В компании он оказался самым активным. — Сунь в сугроб, грязь ототрется.

И как я сразу не подумала о снеге? Схватила со стола пустую пепельницу, вышла на улицу.

Вот город — бери, что хочешь, неси, куда дотащишь…

Не сходя с крыльца, зачерпнула снега с горкой. Теперь надо было твердую ипостась воды как-то заговорить. В голову ничего не шло, кроме банального: «Помоги!»

— Помоги… — начала я и запнулась. Просто — помоги? Заговор всплыл в памяти сам, вместе с призрачным образом «березки». Тот самый, что был написан в тетрадке Дракона.

На Море-Окияне,

на Острове Буяне

Дуб-Стародуб стоит…

Снег в пепельнице стал быстро таять. Я склонилась над просевшей горкой, добавила от себя:

«Помоги! Помоги!»

Снег исчез, превратившись в мутную жижицу. Удивление в испуг не перешло. И не такое видали!

Я вернулась в кафе. В дверях кухни наконец кто-то появился. В продавце чувствовалось что-то странное. Но сейчас было не до него.

Все как будто успели забыть о моем существовании. Блондинка тянула свое пиво. Шеремет облокотился на стол и с наслаждением смотрел, как Мерзликина пачкает рот в шоколаде. Таня ворковала над слепой. И только Алеша Соколов встретил меня внимательным взглядом. Он и в дверях стоял, пока я над снегом колдовала, и до столика меня проводил. Я встретилась с ним глазами, и лишь сейчас во мне родился вполне закономерный вопрос: «Зачем я это делаю?» Морковка и без меня проживет долгую жизнь, может, не такую счастливую, как могла бы, но ведь и слепые люди находят радости в жизни. Меня никто не просил. Может, девочка не хочет, чтобы ей помогали? Но что-то во мне говорило: все правильно, я могу и должна ей помочь. Сам вид несчастной Морковки кричал о том как ей плохо в темном одиночестве.

Посудина в моей руке дрогнула, и я быстрее зашагала к Морковкиной, к щебечущей рядом с ней владелице котяток.

— Умываться умеешь? — сунула я слепой в руки пепельницу. — Там вода. Зачерпни и умой глаза. Понимаешь?

— Зачем?

Морковкина смотрела чуть выше моих глаз. Она не понимала, что от нее хотят.

— В горсть налей и умойся! — Я поставила пепельницу на ладонь девочки, подтолкнула к ее лицу. — Глаза сполосни.

— Ой, она одежду намочит… — простодушно протянула Таня.

Почему в необходимости добра нужно убеждать?

— Умывайся ты!

Я ударила слепую снизу по руке, пепельница дернулась, окатывая лицо Морковки талым снегом. Вода плеснула в ее распахнутые глаза, побежала по лицу, закапала с подбородка, повисла грязными каплями на шубе.

— Зачем ты? Она и так убогая, — с грустью произнес подошедший Алеша.