Книга Чистая правда, страница 12 – Дэвид Бальдаччи

Девять судей в черных одеяниях решали, когда женщина может легально сделать аборт, указывали детям, где они будут учиться; декларировали, какие слова считаются непристойными, а какие нет; заявляли, что полицейские не имеют права без причины хватать людей, делать обыски или выбивать из подозреваемых признания. Никто не выбирал их, они исполняли свои обязанности всю жизнь, и никакие их решения никогда не оспаривались. А еще деятельность судей проходила под таким покровом тайны, будто они находились в черной дыре, и публичные люди из других весьма уважаемых государственных учреждений выглядели по сравнению с ними исключительно хвастливыми и самовлюбленными.

Они регулярно рассматривали дела, связанные с группами активистов по всей стране, которые разбивали головы, бомбили клиники, где делали аборты, устраивали демонстрации против существования камер приведения в исполнение смертных приговоров в тюрьмах. Они разбирали сложные дела, грозившие проклятием и уничтожением всего человечества. И при этом казались абсолютно спокойными.

Началось слушание первого дела, которое было связано с позитивной дискриминацией ^[7] в государственных университетах – точнее, с тем, что осталось от данного понятия. Фрэнк Кэмпбелл, выступавший за осуществление позитивной дискриминации, даже не успел закончить первое предложение, когда Рэмси ударил молотком по столу и напомнил собравшимся, что в Четырнадцатой поправке четко говорится: никто не должен подвергаться дискриминации. И спросил, не означает ли это, что в соответствии с Конституцией позитивная дискриминация любого рода является недопустимой.

– Но существует несправедливость, которая…

– Почему многообразие есть равенство? – неожиданно спросил Рэмси.

– Оно означает, что большие и разнообразные группы студентов получат право выражать различные идеи и представлять различные культуры, что в свою очередь позволит разрушить невежество стереотипов.

– Разве вы не строите все свои доводы на предположении, что белые и черные думают по-разному? Что чернокожий студент, которого вырастили состоятельные родители – скажем, преподаватели колледжа в Сан-Франциско, – придет в университет с набором ценностей и идей, отличающихся от белого студента, выросшего точно в таких же условиях в том же Сан-Франциско? – Голос Рэмси наполнял нескрываемый скепсис.

– Я считаю, что все люди отличаются друг от друга, – ответил Кэмпбелл.

– Вместо того чтобы брать за основу цвет кожи, разве не разумнее признать, что бедные имеют больше прав на помощь? – спросила судья Найт, и Рэмси удивленно на нее посмотрел. – Однако в ваших доводах нет разграничительной линии между богатством и его отсутствием, – добавила она.

– Ее нет, – не стал спорить с ней Кэмпбелл.

Майкл Фиске и Сара Эванс занимали специальные места, перпендикулярно месту судей. Майкл взглянул на Сару, внимательно слушавшую прения, но та даже не повернула головы в его сторону.

– Вы не можете обойти букву закона, не так ли? Или хотите, чтобы мы перевернули Конституцию с ног на голову? – продолжал Рэмси, наконец отвернувшись от Найт.

– А как насчет духа, наполняющего эти слова? – возразил Кэмпбелл.

– Дух – штука аморфная, я предпочитаю что-нибудь более определенное.

Слова Рэмси вызвали смешки в зале. Верховный судья возобновил свои атаки и с безупречной четкостью разбил доводы Кэмпбелла и прецеденты, о которых тот говорил. Найт больше не выступала; она сидела, глядя прямо перед собой, и ее мысли находились где-то далеко, за пределами зала суда. Когда на трибуне загорелась красная лампочка, показывавшая, что время Кэмпбелла вышло, он практически бегом вернулся на свое место. Когда его оппонент вышел к трибуне, судьи, казалось, даже не стали его слушать.

* * *

– Ого, Рэмси просто великолепен, – заметила Сара. Они с Майклом сидели в кафетерии суда. Судьи ушли в свою столовую на традиционный ланч после слушаний. – Он выпотрошил университетского адвоката за пять секунд.

Майкл проглотил кусок сэндвича.

– Он дожидался подходящего дела последние три года, чтобы разгромить идею позитивной дискриминации. И нашел его. Им следовало договориться до того, как оно попало в суд.

– Ты действительно думаешь, что Рэмси зайдет так далеко?

– Шутишь? Подожди решения. Скорее всего, он составит его сам, чтобы полностью насладиться победой.

– Знаешь, я до определенной степени согласна с его доводами, – сказала Сара.

– Конечно, согласна. Это же очевидно. Консервативная группа старательно выбрала истца, чтобы представить это дело. Белая, умная, «синий воротничок», трудолюбивая, всего добилась сама… К тому же женщина, что просто великолепно.

– Но в Конституции действительно говорится, что никто не должен подвергаться дискриминации.

– Сара, тебе прекрасно известно, что Четырнадцатая поправка была принята после Гражданской войны, дабы гарантировать черным защиту от дискриминации. Сейчас же она превратилась в биту и орудует против людей, которых должна защищать. Так что громилы только что обеспечили себе собственный Армагеддон.

– В каком смысле?

– В том смысле, что бедные, у которых есть надежда, начинают толкаться в ответ, а те, у кого надежды нет, бьют. Не слишком приятная картина.

– О!

Сара посмотрела на Майкла, лицо которого было таким живым и таким не по возрасту серьезным. Он регулярно попадал в весьма неприятные ситуации, и это его качество вызывало у нее восхищение и одновременно пугало.

– Мой брат мог бы рассказать тебе парочку историй на эту тему, – добавил Майкл.

– Не сомневаюсь. Надеюсь, когда-нибудь я с ним познакомлюсь.

Он быстро взглянул на нее и отвернулся.

– Рэмси видит мир не таким, каков он в действительности. Он сам, без чьей-либо помощи добился успеха в жизни и считает, что все остальные тоже могут. И, следует отдать ему должное, у него нет любимчиков.

– Ты тоже многое пережил.

– Да. Без ложной скромности скажу, что мой коэффициент умственного развития выше ста шестидесяти. Далеко не все могут таким похвастаться.

– Я знаю, – грустно сказала Сара. – Мое сознание юриста говорит, что случившееся сегодня правильно. А сердце уверено, что произошла трагедия.

– Послушай, это же Верховный суд. Здесь не должно быть легко. И, кстати, что пыталась сегодня сделать Найт?

Майкл постоянно находился в курсе того, что происходило в суде, знал все внутренние секреты, сплетни, стратегии, к которым прибегали судьи и их помощники, чтобы продвигать свои мнения и взгляды на дела, которые они рассматривали. Однако он не понимал, с какой целью Найт задавала свои вопросы на утреннем заседании, и это его беспокоило.