Онлайн книга «Я прошел две войны!»
|
– Осторожнее, ребят спалишь! – крикнул ему сержант Шамин, тоже держа наготове огнемет. Я уже видел, что головной танк выведен из строя. Из него выскакивал экипаж, а помощник Щербака стрелял в них из автомата. Теперь требовалось остановить второй разогнавшийся танк. Я отодвинул в сторону молодого сержанта и прицелился в наполовину открытую смотровую щель рядом с темным крестом на лобовой броне. Моя пуля отрикошетила. – Усиленные БС-41 остались? – повернулся я к сержанту. – Все истратили. – Давай что есть. Теперь я стрелял в бешено вращавшуюся гусеницу. Из нее брызнули искры. В гусеницы выпускал пули и Михаил Ходырев. Одна лопнула, сорвав подкрылок, танк остановился. Три-четыре ружья вели беглый огонь, пробив в нескольких местах корпус машины, которая застыла метрах в восьмидесяти от траншеи. – Два есть! – торжествующе кричал кто-то. – Мы их… Крик оборвался. Пулеметная очередь из медленно вращавшейся башни хлестала по брустверу, пули угодили в лицо огнеметчику. Но на этом расстоянии Т-3 был обречен. Одна из пуль бронебойщиков пробила и зажгла бензобак. Из люка выкатился механик-водитель, сумев уйти от пулеметной очереди «Дегтярева». Остальному экипажу не повезло: трое танкистов в черных комбинезонах упали возле горящей машины, пятый из экипажа остался внутри. Видимо, его достала пуля бронебойного ружья. Мы отбили эту атаку. Возле траншей третьего батальона и нашей роты ПТР горели или неподвижно застыли пять танков. Еще две-три машины получили повреждения и сумели уйти из-под огня на буксирных тросах. Я обходил свою роту. Траншея была в нескольких местах разрушена прямыми попаданиями снарядов, погибли одиннадцать человек. В батарее «трехдюймовок» Ф-22 осталось единственное орудие. Меня позвал к телефону связист, на проводе был командир полка Козырев. – Что там у тебя? – Раненых в тыл отправляем. В строю остались сорок три человека, пятнадцать ружей и огнеметы. Два танка уничтожили… – Шагай в третий батальон. Там, кажется, Чередника ранили, связь оборвана. Если что, принимай командование и соедини свои остатки со стрелковыми ротами. Связь наладь! – Боеприпасы нужны… – начал было я, но подполковник меня перебил: – Пришлю. Бегом в батальон! Моя рота ПТР понесла серьезные потери. Пробираясь по развороченной траншее третьего батальона, я невольно ощутил, как снова трясутся руки. Оборонительная позиция, как таковая, исчезла. Повсюду лежали тела погибших, многие были полузасыпаны землей. Все вокруг разворотили взрывы снарядов и гусеницы танков. Придавленный опрокинутым пулеметом «максим», лежал сержант с широко открытыми, застывшими в одной точке глазами. Несколько бойцов выскочили наверх и остались лежать, раздавленные гусеницами танка. Тяжелый Т-4 продолжал чадить. Машина обгорела, взрыв боезапаса сорвал с погона башню. Сквозь широкую щель виднелось обугленное нутро «панцера». Вспыхивали и снова гасли мелкие язычки огня, клубился дым, пахнущий горелой человеческой плотью. Незнакомый мне младший лейтенант (из новичков) сидел на земле и зябко кутался в шинель. Рядом привалился к стенке траншеи сержант-бронебойщик, ружье стояло рядом. При моем появлении сержант с усилием поднялся и козырнул: – В себя вот приходим… Младший лейтенант продолжал кутаться в шинель и трястись. – Контузило его, – пояснил сержант. – А так – молодец взводный. Мы с ним этот танк бутылками с горючкой спалили, а экипаж ребята постреляли. «Ребята», человек шесть красноармейцев, грелись возле небольшого костерка. Я поздоровался с ними. Кто-то поднялся, остальные нестройно ответили: – Здравия желаем, товарищ капитан. – Вам, наверное, комиссар нужен? Проводить? – Не надо, сам найду. А вы побыстрее в себя приходите. Фрицы снова могут полезть. Меня встретил Аркадий Раскин. Институт комиссаров упразднили в армии еще в начале октября, и было введено единоначалие. Политруков в ротах уже не было, Раскин был назначен замполитом батальона. Старый приятель смотрел на меня грустными глазами. Он, кажется, один из немногих сохранил собранность в этой бойне, хотя никогда не отличался особой храбростью. – Я в курсе, товарищ комбат, – козырнул Аркадий Борисович. – Мы связь со штабом наладили, подполковник Козырев мне сообщил о вашем назначении. – Брось «выкать»! – обнял я его за плечи. – Григория Чередника сильно ранили? – Сами гляньте. Мы его эвакуировать хотели, а он вас… тебя ждет. Григорий Чередник, командир третьего батальона, с кем мы закончили вместе военное училище и служили два с половиной года в одном полку, сидел за столом в своем блиндаже. Лицо комбата горело нездоровым румянцем, шея и правая рука были забинтованы. Он поглядел на меня и торопливо заговорил: – Время тянуть не будем. Чую, что скоро скисну. В строю осталось без малого полторы сотни активных штыков, считая легкораненых. Чередника повело, и он едва не упал с табурета. Его поддержала девушка-санинструктор и кинувшийся на помощь ординарец. Девушка всхлипнула и поднесла к носу комбата ватку с нашатырным спиртом. – Вика, водки лучше налей, – приходя в себя, попросил Чередник. С усилием сделал несколько глотков из протянутой кружки, запил холодной водой. – Сам видел, что на позициях творится. Но мы свою задачу выполнили. Теперь дело за тобой. Принимай батальон. Тем более ты давно рвался в комбаты. Я оставил его подковырку без ответа и приказал ординарцу: – Эвакуируйте товарища Чередника. – Есть, – козырнул сержант. – Мне комбата до санчасти сопровождать? Ординарец был рослый кудрявый парень в подпоясанном полушубке, с кобурой на поясе и автоматом за плечом. – Вы тоже ранены? – Нет, лишь контужен слегка. – Григория Семеновича Чередника и других раненых сопроводят санитары. Повозки есть? – Три штуки, – ответила санинструктор. – Надо эвакуировать двадцать семь раненых. Тех, кто может идти, я отправила своим ходом. – Вам нужны бойцы в помощь? – Да, человек тридцать. Мы доставим раненых в санчасть и часа через полтора вернемся. Медикаментами надо заодно запастись. – Желательно поскорее, – посмотрел я на часы. – Бойцы мне нужны здесь. Возможно, последует новая атака. Проводив раненых, я обошел вместе с замполитом всю полосу обороны. Красноармейцы уже приходили в себя после тяжелого боя и расчищали траншею. Из трех командиров рот в строю остался лишь Валентин Дейнека. Он распоряжался, как всегда, энергично и, увидев меня, обрадовался: |