Книга Река без берегов. Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна. Книга первая, страница 57 – Ханс Хенни Янн

— Ты имеешь в виду, что в их жизни нет ничего, возвышающего душу?

— Я хотел сказать, что эта группа людей не помчалось бы ночью за город, к торговцу человеческим товаром, чтобы найти негритянскую девочку. Они бы спустились в свою шахту.

— Искать Эгеди… Другие человеческие группы тоже не стали бы этого делать. Священники тоже ради негритянской девочки не помчались бы сегодня ночью за город, к торговцу человеческим товаром. Они бы остались в своих постелях.

— Может, как раз эта группа все же отправилась бы на поиски, чтобы спасти одну воображаемую человеческую душу; но они сделали бы это из других побуждений, чем мы. И они разделяли бы мнение группы шахтеров — что речь идет о проститутке.

— Ого!

— А ты думаешь, речь идет о любви.

— А ты что думаешь?

— Я отношусь к другим. Но как твой раб я остаюсь твоим эхом.

— Яснее ты не мог бы выразить мысль, что мы с тобой дураки. Можно ведь допустить, что один священник и один шахтер из любви к негритянской девочке — как и мы с тобой — отправились за город.

— Ну вот, мы опять вернулись к бездельникам и к тем, кто представляет собой чуму человечества… Мы можем лишь констатировать, что всё так, как оно есть. С момента нашего пробуждения сегодня утром день свернулся как кровь и часть ночи тоже, и эти день и ночь оказались полными событий. И мы получили причитающуюся нам долю. Так что мало не показалось. И вот теперь мы стоим перед прошлым, не понимая ни его смысла, ни воздействия на будущее, потому что нас переполняют случайные наблюдения, а все остальное от нашего внимания ускользнуло. И уже нет никакого сходства между абсолютной реальностью и ее отражением в нас… А почему бы, собственно, нам не перевести дух? Ведь опасность миновала.

— Я думал не об опасности. Я думал об Эгеди. Я еще не сообразил, какую пользу могу извлечь из всех тех заумных вещей, которые мы наболтали друг другу: потому что ты знаешь о судьбе Эгеди больше, чем я. У тебя другие мысли о сложившейся ситуации, другое представление об отце девочки, у которого сломана рука и откушено ухо, и о том, как воспитывал Эгеди светловолосый европеец. Я еще ни разу не задумывался о том, что у нее недавно начались менструации, и сама сделка, о которой мы с тобой так часто говорили, была для меня ничего не значащим словом; между тем, как я постепенно осознаю, сделка эта не менее весома, чем приговор, отказывающий человеку в праве на жизнь. Торговец человеческим товаром в какой-то момент, наверное, показался тебе человеком, к которому можно найти подход, иначе сегодня мы не подвергались бы опасности. Ты ночь за ночью добирался до его дома, может, даже всякий раз переступал порог. И толстуха давала тебе повод истолковать смех, к которому она всегда готова, как плод ее глупости или добродушия. Ты столько всего знаешь об этих вещах, что тебе впору быть моим учителем. И, как ты понимаешь, я просто жажду что-то узнать.

— Многого ты не узнаешь.

— Не тебе об этом судить. Кто обладает знаниями, тому они всегда представляются чем-то незначительным, потому что он понимает, сколь многого ему недостает, чтобы стать умнее. Итак, я буду задавать вопросы.

— Я и раньше мог бы догадаться, что в один прекрасный день твое любопытство проснется.

— До сих пор я довольствовался тем, что ты мне предлагал добровольно. Теперь я жажду узнать о твоих переживаниях, потому что моим угрожает серьезная опасность. Что ты причисляешь себя к другим, это мы уже выяснили. Что ты хотел испортить мне удовольствие вонью — из-за этого мы поругались еще в первый день.

— Ты воспринимаешь это так, как оно уложилось в твоем сознании.

— Я это воспринимаю своими чувствами, по-человечески несовершенными. Мы с тобой пока еще не срослись, такое желание не исполнилось. Мы знаем друг друга лишь приблизительно, хоть нам порой и казалось, что однажды — в сладком опьянении, в момент дерзкого жертвоприношения — мы обменялись отпечатками наших душ. Мы остались теми двумя, какими и были всегда. Мы можем друг на друга положиться — насколько один человек может положиться на другого. Если я потребую, чтобы ты отдал мне свою руку, отрубленную, возможно, я ее получу — после того как ты воспротивишься, после того как я преодолею твои сомнения уместными и неуместными доводами, после того как преподнесу тебе лживую правду: мол, только эта отрубленная рука соразмерна нашей дружбе; мол, я нуждаюсь в этом и ни в каком другом доказательстве, чтобы окончательно убедиться, что ты мне предан, что ты, как ты утверждаешь, мой раб. Значит, кое-что между нами уже определилось. А остальное приложится. Наши отношения настолько хороши и настолько плохи, насколько это в данный момент возможно. Это все в высшей степени странно, скажут другие. Так уж получилось, неотвратимо, скажем мы, если нам еще раз придется оправдываться… Итак, я буду задавать вопросы.

— Ничего хорошего из этого не получится.

— Неважно. Я буду спрашивать. Но сначала вступление: я тосковал по негритянкам. Хотел в Африку. Ты туда не хотел. Не хотел, чтобы я тосковал по ним. Но моя тоска, как тебе казалось, была сильней твоего сопротивления.

— Можно сказать и так.

— Как ты нашел Эгеди?

— Я ее не искал, я ее именно что нашел, и только когда я ее нашел, мне стало ясно, что твоя тоска сильней моего сопротивления. Не найди я ее, мое сопротивление было бы сильней, чем твоя тоска.

— Она, похоже, перебежала тебе дорогу. Может, и предложила тебе себя.

— Она мне себя не предлагала. Она внезапно воздвиглась передо мной, как фигура в драме, которую драматург заставляет внезапно появиться на сцене, к удивлению зрителей, и которая сразу произносит слова, которых никто не ждал.

— Значит, она что-то сказала…

— Именно так. Она сказала: «Вы знаете господина Фридриха? Он только что был рядом со мной, а теперь исчез». Я ответил, что не знаю его, и тогда она описала мне светловолосого мужчину с водянисто-голубыми глазами… ты с ним недавно познакомился. И она сказала — после того как еще раз оглянулась, надеясь его увидеть, — что теперь ей придется одной пройти всю долгую дорогу домой… Тут-то я и предложил проводить ее.

— Хорошее начало.

— Во всяком случае, для меня это не составило труда.

— И ты прошел вместе с ней тот путь, который теперь известен нам обоим…

— Путь был достаточно длинным, чтобы я мог завести разговор на ту, на другую тему… Под конец я набрался дерзости, чтобы внимательно рассмотреть девочку.

— И спросил о ее происхождении.

— Об этом тоже. Так я узнал, что она не живет с родителями, что она как бы поменяла родителей — ее отдали на воспитание господину Фридриху.

— Что она поняла относительно своего воспитания?

— Очень мало, практически ничего. Она даже сказала, что школа больших прозрений еще не началась. Мол, время еще не пришло. Сперва нужно пройти школу бедности. Школа бедности, дескать, делает души равными и послушными, свободными от предвзятых мнений… и просветляет грязь ^{130} .