Книга Зима мира, страница 226 – Кен Фоллетт

– Да он чертов коммунист, как и его жена, и его брат, и жена брата.

– Он работает по девятнадцать часов в сутки, совершенствуя оружие для американских солдат, какой предатель пойдет на это?

Грег надеялся, что Мак-Хью действительно окажется шпионом, так как это сняло бы подозрения с Оппенгеймера, подняло бы авторитет Гровса и упрочило положение самого Грега.

Все первое отделение он неотрывно наблюдал за Мак-Хью, глаз с него не спускал. Физик и не смотрел на сидящих рядом. Казалось, он поглощен музыкой, и отрывал взгляд от сцены лишь для того, чтобы с обожанием взглянуть на миссис Мак-Хью, истинную «нежную английскую розу». Неужели Оппенгеймер просто ошибся насчет Мак-Хью? Либо он был не так прост и хотел этим обвинением отвести подозрение от себя?

Грег знал, что Бикс тоже наблюдает. Он смотрел сверху, с первого яруса балкона. Может быть, он что-нибудь видел.

В перерыве Грег вышел за Мак-Хью и встал в ту же очередь за кофе. Ни безвкусно одетой супружеской пары, ни двух пожилых дам нигде поблизости видно не было.

Грег почувствовал себя неудачником. Он не знал, что и думать. Неужели его подозрения не имеют оснований? А может, именно в этот раз цель приезда Мак-Хью была вполне невинной?

Когда они с Маргарет возвращались на свои места, рядом с ним возник Билл Бикс. Агент был человеком средних лет, чуть полноватым и начинающим лысеть. Он был в светло-сером костюме с пятнами пота под мышками.

– Вы были правы, – тихо сказал он.

– Откуда вы знаете?

– А вы посмотрите, кто сидит с ним рядом.

– В полосатом костюме?

– Ну да. Это же Николай Енков, атташе посольства Советского Союза по вопросам культуры.

– Бог ты мой! – сказал Грег.

– Что случилось? – обернулась Маргарет.

– Ничего, – ответил Грег.

Бикс отошел.

– Ты думаешь о чем-то другом, – сказала Маргарет, когда они заняли свои места. – Когда звучал Сен-Санс, вряд ли ты слышал хоть один такт.

– Да просто размышляю о работе.

– Скажи мне, что дело не в другой женщине, и я от тебя отстану.

– Дело не в другой женщине.

К концу второго отделения он почувствовал досаду. Он не заметил, чтобы Мак-Хью и Енков контактировали. Они не переговаривались, и Грег не видел, чтобы один что-то передал другому – не было ни папки, ни конверта, ни кассеты с пленкой.

Симфония подошла к концу, и дирижер раскланялся. Слушатели начали один за другим двигаться к выходу. Грег понял, что обломался со своей охотой на шпиона.

В фойе Маргарет отошла в дамскую комнату. Пока Грег ее ждал, к нему подошел Бикс.

– Ничего, – сказал Грег.

– И у меня.

– Может быть, это совпадение, что у Мак-Хью места оказались рядом с Енковым.

– Не бывает таких совпадений.

– Может, возникла какая-нибудь неувязка. Что-нибудь вроде неверного кодового слова, например.

Бикс покачал головой.

– Что-то было передано, мы просто не видели.

Миссис Мак-Хью тоже отошла, и Мак-Хью, как и Грег, ждал поблизости. Грег внимательно оглядел его из-под прикрытия колонны. У него не было ни портфеля, ни плаща, в котором можно было спрятать сверток или папку. И все равно, что-то было не так. Вот только что?

И тут Грег понял.

– Газета! – сказал он.

– Что?

– Когда Барни вошел в зал, он держал газету. Ожидая начала концерта, они разгадывали кроссворд. А сейчас у него ее нет!

– Либо он ее выбросил, либо отдал Енкову, спрятав что-то внутри.

– Енков с женой уже ушли.

– Они еще могут быть снаружи.

Бикс и Грег бросились к выходу.

Бикс прокладывал себе путь через толпу, все еще выходящую из дверей зала. Грег держался за ним. Они выбрались на улицу и принялись оглядываться. Грег Енкова не видел, но у Бикса был острый глаз.

– На той стороне улицы! – крикнул он.

Атташе со своей безвкусно одетой женой стояли на обочине и ждали, к ним медленно подъезжал черный лимузин.

В руках у Енкова была сложенная газета.

Грег и Бикс бросились через дорогу.

Лимузин остановился.

Грег был быстрее Бикса и на той стороне оказался первым.

Енков их не замечал. Он неторопливо открыл дверцу машины и сделал шаг назад, чтобы жена села первой.

Грег бросился на Енкова. Они упали на землю. Жена Енкова завизжала.

Грег поднялся. Из лимузина выскочил шофер и, огибая машину, направился к Грегу, но Бикс гаркнул «ФБР!» и выставил вперед свой жетон.

Газету Енков уронил и сейчас потянулся к ней – но Грег оказался быстрее. Он поднял ее, отскочил подальше от Енкова и развернул.

Внутри была стопка документов. Первым лежал чертеж. Грег тотчас же его узнал. Это был триггер плутониевой бомбы.

– Господи боже! – сказал он. – Да это же самые последние разработки!

Енков прыгнул в машину, захлопнул дверь и запер изнутри.

Шофер вернулся на место, и машина умчалась.

III

Был субботний вечер, и в квартире Дейзи на Пиккадилли яблоку было негде упасть. Должно быть, человек сто собралось, подумала она с удовольствием.

Она стала руководить лондонской группой поддержки Красного Креста. Каждую субботу она устраивала прием для американских военнослужащих и приглашала медсестер из госпиталя Святого Варфоломея, чтобы составить им компанию. Бывали у нее и пилоты английской авиации. Они пили виски и джин, запас которых у нее был безграничен, и танцевали под граммофонные пластинки с записями Глена Миллера. Понимая, что это, возможно, последняя вечеринка в их жизни, она делала все, что могла, чтобы им было хорошо – разве что не целовала, но это они получали в избытке от медсестричек.

Дейзи никогда не пила спиртное на своих вечеринках: слишком о многом приходилось думать. В туалете вечно запирались парочки, их приходилось извлекать оттуда, так как туалет был нужен для использования по его прямому назначению. Если какой-нибудь важный генерал напивался, его нужно было в целости и сохранности доставить домой. И лед частенько кончался: она никак не могла втолковать своей английской прислуге, сколько льда следует запасать для вечеринки.

После того как она рассталась с Малышом Фицгербертом, некоторое время ее единственными друзьями оставались члены семьи Леквиз. Этель никогда ее не осуждала. Пусть сейчас мать Ллойда вызывала у всех глубочайшее уважение, но в прошлом допускала ошибки и потому проявляла большее понимание. Дейзи по-прежнему приезжала в среду вечером домой к Этель, в Олдгейт, и они пили какао, сидя возле радио. Для нее это был лучший вечер недели.