Онлайн книга «В окопах. 1916 год. Хроника одного полка»
– Голубчик, а я за вами! Только списки не забудьте! Ротмистр выглядел озабоченным, он только что узнал, что большая партия раненых была отправлена в тыловые госпиталя, и в этой партии без ведома ротмистра уехали несколько его осведомителей. На них ротмистр рассчитывал, что они укажут на агитаторов. «Вот, чёрт побери, – думал ротмистр, – надо срочно выяснять, кого куда отправили, а это же сколько бумаг надо перелопатить, а тут ещё в Сигулду придётся ехать!» Он шёл впереди, за ним еле успевал в узком коридоре Жамин. Ротмистр обернулся. – Вы, прапорщик, срочно возвращайтесь на место, к себе в отряд, наконец-то назначен ваш командир, а его, кроме вас, и принять некому! «Дьявол! – думал ротмистр. – Свистопляска какая-то! Что я говорю, «принять некому…» Почему его не направили сначала ко мне, а сразу в отряд…» – злился ротмистр. Обе новости его очень огорчили – и то, что он лишился осведомителей, и то, что начальником отряда по борьбе с дезертирами назначили его племянника, изгнанного, как уже догадался ротмистр, из лейб-кирасир его величества, поручика Смолина. «Опять что-нибудь напаскудил, стервец!» Жамин следовал за ротмистром и был уверен, что только что мимо коморки, в которой он сидел, прошла Елена Павловна. Он понимал, что это невозможно, что этого не может быть. Она должна быть в Москве, а скорее всего, вернулась в Тверь, домой. Он, когда уезжал после окончания училища, решил, что пока писать не будет, нечего навязываться, а когда станет не прапорщиком, а подпоручиком, а того гляди, и поручиком, тогда и даст о себе знать в настоящей красе. Он следовал за ротмистром и понимал, что через несколько часов будет у себя в расположении, и неизвестно, когда приедет в Ригу, а может… раненым… Жамин притормозил: «Раненым… а может, даже хорошо! А может… – Он тряхнул головой. – Нет, это не она… Щас скока всяких немцев и жидов фабрикуют духи!..» – Вы о чём задумались, прапорщик? – бросил ротмистр. «А куда мы идём?» – невольно спросил себя Жамин, и не смог ответить, а оказалось всё просто: ротмистр вёл его обратно в кабинет к главному врачу. – Вы список прочитали? – спросил ротмистр и повернулся. – Прочитал, посмотрел… – И что увидели? – А для чего? – Побеседовать, на предмет характера ранения… – А-а! – протянул Жамин и даже разочаровался. – А давайте одного самого старого, а одного самого молодого… – А почему так? – А кому-то из них надоело, скорее всего старому, а молодого кто-нибудь подучил… «Вот и агентура! – подумал ротмистр, перестал оглядываться на Жамина и улыбнулся. – И писать ничего не надо, никаких тебе запросов!» Жамин ещё мучился вопросом, кто пронёс мимо него запах знакомых духов, и уговаривал, что «это не может быть…», как в комнату ввели немолодого солдата с забинтованной и подвязанной левой рукой. Жамин увидел его, подошёл и ударил в ухо. Солдат упал, Жамин схватил солдата за перевязанную руку и рванул на себя так, что солдат как на пружинах встал на ноги. Жамин снова занёс над ним руку и, дыша прямо в глаза и в нос, спросил сквозь зубы: – Надоела? Надоела ваявать? Жёнка одна дома с ребятешками справиться не можеть, а сосед-богатей разоряить твоё хозяйство и зарится на старшую дочку? До дому надоть? Быховский даже не стал оглядываться на главного врача, потому что знал, что тот стоит зажмурившись. Он бы и сам зажмурился, но не мог, потому что кто-то же должен всё видеть, и он видел, что от солдата осталась оболочка и пустота. Солдат, по списку – Спиридон Петрович Спиридонов, 40 лет от роду, православный, крестьянин Ярославского уезда Ярославской губернии, рядовой; по виду худющий, лысый и с младенчества не бритый, не стоял перед Жаминым, а, как показалось ротмистру, висел. Сначала солдат должен был охнуть, потом, когда Жамин ухватил его за раненую руку, – закричать или, по крайней мере, зарычать и начать выдёргивать руку из руки Жамина… Вместо этого солдат Спирька Спиридонов молчал и не дотрагивался ногами до пола. И вдруг ротмистр услышал: – А ты откель знашь? Сам, што ль, из богатеев? Сам до чужих дочерей охочь? Оглашенный! А и надоело, дык што? Ротмистр не поверил своему слуху, он смотрел на рядового Спиридонова и видел, что тот не оболочка, а человек и стоит на своих ногах на деревянном паркете кабинета главврача. Оттого что ротмистр не понял, как произошла такая перемена, он сказал: – Прапорщик, вы свободны, возвращайтесь в расположение! Когда Жамин вышел из кабинета, то не заметил стоявшего на костыле рядом с дверью молодого солдата с подвязанной ногой, да и вообще ничего не заметил, как будто бы то, что сейчас произошло, было, как на улице, где то и дело встречаешься и расходишься со случайными прохожими, а тех, кто на другом тротуаре, даже и не видишь. Жамин уже думал, что делать дальше и как выйти из госпиталя так, чтобы не встретиться с Еленой Павловной, если это была она. Жамин сбежал по лестнице, добежал до Дракона, как воздух вскочил в седло и погнал через залившуюся неожиданным февральским солнцем красавицу Ригу. * * * Ротмистр, как мог, ласково поговорил с рядовым Спиридоновым и не узнал ничего нового. Рядовой Спиридон Петрович Спиридонов отказался сесть в присутствии «господ ахвицеров» и не корчился от боли, причинённой ему новоиспечённым офицером из своих, произнеся одну фразу: «Мы ить не без разумения, мы-ы понимаим…» Тут для Быховского возник вопрос, как простой солдат мог распознать в щёголе Жамине выходца из своих, ведь солдат же сказал «оглашенный», значит, новенький, ещё недавно свой, а дерётся, как заправский офицер. И тут же вспомнил, что Жамин говорил с солдатом на его языке, и спросил: – А что, и правда у тебя мал-мала и жёнку обижают?.. – И дочка старша́я, красавица, и откуда он, энтот, который «ваш», всё так наскрозь проведал? – А до войны чем занимался? Спиридонов ответил не задумываясь: – Лето лён мнём, а зимой лес рубим на тёс, а когда извозом… – А родня? – А братовья́, старши́е, кто в Ярославле, кто в Москве-матушке, всё банщики да целовальники, народ денежный… – А ты от мобилизации откупиться не смог? – А нам чем? На нас тятя да матка повисли, пока не померли, не захотели в город съехать, так вот и забрили… – И никто не подбивал, в мякоть-то пальнуть? На этот вопрос Спирька насупился и дальше молчал. Задав пару безответных вопросов, ротмистр его отпустил и глянул на главврача. Тот выстукивал об стол мундштук папиросы. – И что делать с такими? – на сей задался вопросом ротмистр. – Лечить! – ответил Шаранский, у него подрагивали руки, и он, пытаясь прикурить, ломал спички. |