Онлайн книга «Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни»
Настоящая любовь не ищет счастья для себя, а стремится дать его Другому. Он любил меня такой любовью, и я хотела любить его также. Тяжелая ночь сменила этот мучительный день. Она прошла, как проходит все в жизни – и хорошее, и дурное. На другой день, когда я посмотрела на себя в зеркало, волосы мои были покрыты серебряным инеем. * * * Кругом меня стало так тихо, как будто в доме был покойник; слуги ходили бесшумно и говорили тихим голосом. Митчи не смел выйти из своей комнаты, и во всем доме был запах смерти. Наступил вечер. Я по обыкновению сидела у своего окна, утомившись думать; мой притупленный мозг следил за потухавшим днем. Вдруг послышался слабый шорох, какое-то дуновение прошло по воздуху, точно последний вздох умирающего ребенка. Я вскочила с места, протягивая руки к духам, которые, как мне казалось, окружали меня. Тогда я поняла, в чем дело. В углу, почти закрытая портьерой, стояла корзина цветов, которую я поставила в день моих именин; сухие лепестки, оторвавшись от увядших роз, тихо падали на пол. Это были последние цветы, подаренные мне Арманом. Они теперь увяли и умерли, как красивые мысли и высокие чувства, которые они олицетворяли. Я подняла несколько увядших лепестков и положила в письмо, сопровождавшее их, когда я получила их свежими и благоухающими. Прошлое!.. * * * В последних числах апреля я с ребенком уехала в Швейцарию. Стоя среди сундуков, я молча прощалась со всем, что покидала здесь. Экипаж остановился у дверей. Снесли мой багаж, он не был многочислен; мы спустились за ним. Арман понял меня и избавил от прощания наедине; я была ему благодарна за это. Мы ехали в омнибусе, одном из тех экипажей, которые содержатся большими компаниями для удобства путешественников. Все было готово, и мы сели. В эту минуту, как это уже несколько раз повторялось в моей жизни, произошло непонятное событие, точно отблеск невидимой жизни. Было шесть часов – время, в которое эта часть бульвара наиболее оживлена. Прекрасный весенний день клонился к закату, последние лучи солнца скользили по крышам домов. Консьерж захлопнул дверцу экипажа и, держа фуражку в руке, стоял на панели в ожидании нашего отъезда. Кучер сел на козлы, взял вожжи и слегка коснулся лошадей кнутом, чтобы они двинулись в путь. Они не тронулись с места. Кучер несколько усилил голос и прибегнул к кнуту и вожжам. Лошади не двигались. Кучер повторил свой маневр. Ни один мускул не дрогнул у лошадей. Они стояли как вкопанные, точно составляли одно целое с землей, окоченевшие, закинув головы с ощетинившейся гривой. Консьерж подошел к ним, взял за узду, похлопал их и старался словами двинуть их в путь. Все было напрасно. Тогда кучер, разозлившись, принялся бить их и неистово тянуть вожжами. Лошади по-прежнему стояли неподвижно. Собрался народ, торговцы выбежали из своих лавок, лакеи у «Пальярда» с любопытством оглядывались в нашу сторону; кучера, стоявшие возле «Водевиля», подошли и с серьезным видом оглядывали лошадей; с бульвара все больше и больше пребывало любопытных прохожих… оказалось целое сборище. Я заметила, что прохожие смотрели сначала на лошадей, затем заглядывали к нам в карету, как бы ища соотношения между упорством лошадей и нашими личностями. Два извозчика взяли лошадей под узду и старались насильно заставить их двинуться, между тем как кучер изо всех сил колотил их. Но сколько они ни тянули и ни колотили – лошади застыли в неподвижности. Я взглянула на Армана. Бледный от страха, он стоял в углу с дрожащими губами и руками. – Лошади не хотят увезти твое счастье, – сказала я. Это прозвучало насмешкой, а между тем, это было правдой. Какое-то ощущение торжества, победы поднимало мою душу высоко над земной горечью, над человеческим страданием. Каким чужим и далеким показался он мне в эту минуту! Какой-то старик, стоя возле дверки, сказал нам через спущенное окно: – Встаньте… лошади пойдут. Мы вышли, и лошади бросились во весь опор по бульвару. Мы пошли за ними. Против Лионского кредита, среди целой вереницы экипажей, кучер, не потерявший нас из виду, остановился возле тротуара; мы поспешно вскочили, и карета покатила. * * * Я уехала в Лозанну, где поселилась в отеле «Бельвю». При виде роскошной лазури, расстилавшейся передо мной, мое все еще слишком требовательное сердце несколько успокоилось. Мне необходимо было подумать о работе, чтобы найти средства существования для себя и ребенка: в работе я находила также и отрадное отвлечение от моего горя. Каждый день я получала письма из Парижа. Из этих писем я узнала, что война с Германией неизбежна, что в Лозанне я была в большой опасности и что мне следовало переехать в По, куда, может быть, не дойдет отголосок войны. Арман провел несколько дней в Страсбурге и писал, что узнал там такие значительные вещи, что провел целый час в беседах с Гоблэ (министром иностранных дел), и тот упрашивал его ничего не говорить в данную минуту, сказав, что между 15 и 20 он бросит «бомбу». Таким образом, судьба Франции и Германии очутилась в руках Жака Сэн-Сэра. Мне казалось тогда, что я вправе смеяться над этой манией величия. Я была неправа. Только после его падения, благодаря ослиному ляганью, я узнала, насколько серьезно относились к нему самые влиятельные в то время политики и государственные люди и от какого пустяка зависит иногда судьба народа. В этой мании величия я мало-помалу разобрала причину, которая заставила его разойтись со мной: его успех вскружил ему голову, ему захотелось играть роль в Париже – а я была неподходящей женщиной для такого случая… я его не устраивала. Когда я обдумывала все это, то поняла еще многое другое. Расставшись со мной, он и меня сделал свободной, – конечно, не вполне, как может быть только человек, вычеркнувший всякую любовь из сердца и не признающий никакой обязанности; но я была свободна от стеснения, налагаемого на женщину положением и вкусами мужчины. Я ценила эту свободу тем более, что теперь я была в состоянии воспитывать своего ребенка так, как я этого хотела: сделать его простым и искренним, без фальшивого блеска Парижа. * * * Сидя рано утром на террасе, я читала газеты, как вдруг мне бросилось в глаза известие под заголовком «Последний берлинский скандал», в котором сообщалось, что жена X*** бросила своего мужа и последовала за Жаком Сэн-Сэром в Париж. В тот же вечер я уехала в Париж. Зачем? Что, в сущности, я буду там делать? Я не знала. Точно лист, унесенный ветром, я подчинилась буре, происходившей в моей душе, не думая, не рассуждая. |