Книга Приговоренный, страница 38 – Сергей Самаров

Дверь раскрылась шире, и я вошел в квартиру.

— Чай будете? — приветливо спросила хозяйка.

— Нет, спасибо, — отказался я, не желая оставлять здесь лишние отпечатки пальцев.

Я пока еще не знал, как повернется все это дело, поэтому не забывал об осторожности, в отличие от поведения в камере СИЗО. Я убрал бы свои отпечатки и там, но просто не успел. Мне помешали непредвиденные обстоятельства.

Все же Бурилят провела меня на кухню, а не в большую комнату, одну из трех в квартире.

После допроса женщины в Следственном комитете в ее жилище был проведен обыск. Менты хотели найти тот самый рюкзак с наркотой, которая стоила десять миллионов долларов. Я знаю, как проходят подобные мероприятия, какой беспорядок они оставляют после себя. Хотя рюкзак — это не листок бумаги. Его невозможно заложить в книгу, стоящую на полке.

Сейчас же в квартире никаким обыском и не пахло. Все было аккуратно, каждая вещь на своем месте, ничто не валялось на полу. Хотя комнату я сумел рассмотреть только при том свете, который заходил туда из раскрытой двери кухни.

На кухне Бурилят усадила меня на угловой диван. Когда я опускался на него, мой рукав непроизвольно задрался, стала видна татуировка. У меня мелькнуло опасение, что Бурилят из-за этой картинки может принять меня за уголовника. Но она, видимо, что-то в татуировках понимала, видела разницу между уголовной наколкой и любой другой.

— Я слушаю вас, — поторопила меня Манапова.

— Меня интересует, как давно Абдулла Рамазанов стал наркоманом. Сколько лет он принимал героин?

Ответ Бурилят я предвидел. Такие же вопросы задавали ей оба подполковника. Каждому из них она говорила одно и то же.

Точно так же сказала и мне:

— Он только травку покуривал изредка. А героин — нет. Я ни разу не видела, чтобы Абдулла кололся. Да что он вообще вам всем, за шиворот, что ли, нагадил. О покойниках вообще по вашему русскому обычаю не говорят плохо.

Она, как мне показалось, не желала разговаривать со мной на эту тему.

— Да. Торопитесь говорить о людях плохо, пока они еще живы, — ответил я нравоучительно, но с горьким смешком, словно самого себя осуждая.

Затем я вытащил из кармана стопку бумаг, нашел заключение судебно-медицинской экспертизы и показал ей строчки, которые раньше подчеркнул. Там шла речь об обнаружении в крови гражданина Рамазанова остатков героина, говорилось о наличии старых следов от уколов в локтевых суставах и относительно свежих — между пальцами.

Я не отдал документы женщине, только прочитал выдержки из них и осведомился:

— Что вы на это скажете?

— Ничего не скажу. Я просто этого не знала.

— Не замечали его неадекватного состояния в какие-то моменты? Он никогда не переставал быть самим собой? Не видели дома шприцов? Их же даже во время обыска у вас в квартире нашли.

— Я же диабетик. Делаю себе время от времени уколы инсулина. Мне шприцы постоянно нужны. Их даже полиция забирать не стала. Только описала по количеству и объему. Из лекарств здесь нашли только этот самый инсулин, больше ничего.

— Я не знаю, честно говоря, как развивается диабет, совмещенный со СПИДом, но на вашем месте так не рисковал бы. Тем более что вы беременны, — наконец-то выдал я ту самую фразу, ради которой, собственно, и пришел сюда.

— Совмещенный со СПИДом? — Ее большие, очень выразительные и даже красивые глаза от испуга полезли на лоб.

От одного только страшного слова «СПИД» в этих глазах появилась такая невыносимая тоска, смешанная с непониманием ситуации, что мне стало жалко эту женщину. Но я тут же одернул себя. Это чувство не для офицера спецназа ГРУ. Мне следовало бы жалеть тех солдат, которые могли стать наркоманами и погибли бы от отравы, распространяемой торговцами смертью, жадными до денег. Еще их матерей, которые доверили армии жизнь и судьбу своих сыновей.

Все это я понимал отчетливо, тем не менее сказал мягко, вполне спокойно:

— Вам разве еще не сообщили? Не исключено, что Рамазанов был болен СПИДом. Наша лаборатория не в состоянии сделать точный анализ. Поэтому мы отправили образцы на экспертизу в Москву. Она займет никак не меньше недели. Но и сейчас диагноз подтвержден на девяносто процентов. Это, кстати, частая болезнь героиновых наркоманов. Такая у них традиция — разбавлять отраву в шприце своей кровью, часто зараженной. А потом она всем достается.

Мой расчет при этом провокационном заявлении был двоякий. Во-первых, под влиянием момента Бурилят могла сама сломаться и расколоться. Во-вторых, если этого не произойдет, женщина, по моим прикидкам, должна была бы сейчас же отправиться к человеку с длинной бородой.

Я предполагал, что этот субъект и передал Рамазанову рюкзак с наркотой, которую тот продавал. Мне почему-то подумалось, что этот человек прибыл из ИГИЛ, из Ирака или Сирии. Он что-то рассказал Бурилят о ее брате, которого, вероятно, знал, и на этой почве начал вербовку.

Этот процесс скорее всего проходил самым традиционным образом. Сильный волевой мужчина привлекает к себе слабую женщину, обещает ей любовь и покровительство. Потом она становится простой шахидкой и несет смерть другим людям, ни в чем перед ней не повинным.

Бурилят смотрела на меня с испугом и болью.

— Вы же врач, — простонала она.

— Да, — соврал я. — Патологоанатом. Обыкновенные врачи лечат живых людей, а мы исследуем трупы.

— Но все равно вы можете знать. Скажите, если мать заражена СПИДом, ребенок тоже рождается больным?

Что-то я об этом слышал. Кажется, при определенном лечении этого можно избежать. Но дать точную рекомендацию я не брался.

— Не могу знать, — ответил я армейской формулировкой и тут же поправился: — Не дано мне этого знать по профилю деятельности. Это не моя сфера. Я сегодня утром беседовал со следователем Халидовым. Он сам, оказывается, только из разговора со мной узнал, что у Рамазанова обнаружен СПИД, и думал, как сообщить вам такую ужасную новость.

— У него же есть мой телефон. Мог бы и позвонить, если в лицо сказать побоялся.

Я посмотрел на нее прямо, но подвоха в ее глазах не увидел. Мне показалось, что она не знала о той беде, которая приключилась со следователем.

— Сегодня на подполковника Халидова было совершено покушение. Пуля вошла ему в глаз и вышла через щеку. После сложной операции он находится в реанимации. Ему не до звонков, как вы, наверное, понимаете. Человек просто выжить пытается.

Бурилят вдруг сорвала с шеи платок и закрыла им глаза, из которых бежали крупные слезы, смешанные с тушью. Ей было не до следователя с его трагедией. Свои проблемы казались ей куда более жуткими.

— СПИД!.. Всю жизнь я этого боялась. С самого детства.

— Извините, я, пожалуй, пойду, — сказал я, вставая и поправляя очки на носу.