Книга Чумной поезд, страница 10 – Дмитрий Янковский, Андрей Звонков

«Все! — решительно подумал лаборант. — Больше тянуть нельзя».

Он вернулся в кабинет, снял телефонную трубку и набрал внутренний номер заведующего.

— Георгий Шарифович, хорошо, что вы не ушли, — произнес он. — Зайдите, пожалуйста, в мою лабораторию.

— Субординацию забыли? — пробасил Георгий Шарифович.

— Форс-мажор у меня. Точнее, у нас. Так что давайте пока отложим субординацию, правда. В городе очаг по форме А20.

В трубке тут же раздался грохот пластика и частые гудки. Похоже, Георгий Шарифович не просто бросил трубку, а она выпала из его рук, а сам он помчался в лабораторию.

Через три минуты заведующий распахнул дверь и перескочил через порог.

— Вы уверены?! — спросил Георгий Шарифович у лаборанта, пытаясь совладать со сбившимся дыханием. — Уверены в том, что сообщили мне по телефону?

— Вот стекла. Смотрите. — Лаборант кивком указал на микроскоп.

— Откуда доставили образец?

— Из больницы «Скорой помощи», травматология.

— Господи? Да при чем тут травма?

— Вот направление. Видите? Отделение травматологии, диагноз двухсторонняя пневмония. Материал — мокрота. В мокроте сами увидите…

— Что я увижу? — Георгий Шарифович наклонился к микроскопу. — Не перекрашивали? Может, на других стеклах выглядит иначе?

— Везде одинаково. На перекрашивание уйдет еще час. Пять стекол, и везде как на ксероксе. Причем, судя по количеству эритроцитов и бактерий, это уже «малиновый мусс». Макрофаги набиты ими, как гранаты зернами. Детрит в лизосомах есть, но это разгар воспаления. Если верить руководству Евдокимовой из НИИ, то это пик воспаления.

— Хочешь, чтоб я произнес? — Георгий Шарифович оторвал взгляд от окуляров микроскопа и разогнулся.

— Давайте вызовем еще кого-нибудь. Я ведь с этой бактерией дела не имел. Теоретически только. Лекции, семинары, учения по нашей линии и МЧС. Может, это и не она?

— Чертовски похожа. — Георгий Шарифович пустил струйку воды из кулера, набрал в ладошку и умыл скуластое лицо. Затем покосился на лаборанта и добавил: — Может, сперва удостоверимся на электронном микроскопе?

— Как скажете. — Лаборант достал из шкафчика коробочку с материалом и уложил ее в герметичный пакет. — Вот материал. Но подумайте. Я помню, что при малейшем подозрении, даже по клинике, сначала поднимается тревога, а потом ищется подтверждение. Вас ведь никто не накажет, если мы сообщим о выявлении возбудителя в материале.

— Не накажет, — согласился Георгий Шарифович.

Он посмотрел на пакет таким же взглядом, каким бы окинул водородную бомбу на боевом взводе с работающим часовым механизмом.

— А вот если мы переосторожничаем, ваша голова слетит первой, — закончил мысль лаборант. — Уж простите за откровенность.

— Электронную микроскопию в любом случае надо делать. И антигенное типирование. Сейчас или позже, все равно надо точно выяснить, к какому серовару относить эту дрянь.

— Вы полагаете, что это может оказаться обычным иерсиниозом? — Лаборант усмехнулся. — Тех-то я очень хорошо знаю. Тоже не киски, но «зрачка» нет.

— Ладно, время работает против нас. Когда взяли материал?

Лаборант разгладил полиэтилен на баночке, чтобы лучше было видно направление.

— Двенадцать сорок пять, — ответил он.

— А сейчас семнадцать тридцать три. Прошло пять часов без малого. Два отделения, «Скорая помощь», можно сказать, в числе контактных. Это только навскидку, а если по инструкции, то весь корпус закроется. Бригада «Скорой» инфицирована на сто процентов. Ладно, пиши заключение по микроскопии, рапорт на мое имя, руководству я позвоню сам. И вот что еще. Это помещение пойдет под мойку. Ты попадаешь в категорию контактных. Как все чашки и среды уложишь в термостат, поедешь в карантин. Понял? Семье сказал?

Лаборант промолчал, но заведующий по глазам понял, что это его подчиненный сделал первым делом. Нарушение инструкции, разумеется. Но стоит ли его за это винить?

«Звонить своим? — подумал Георгий Шарифович. — Город ведь закроют».

Он ощутил, как голова вдруг наполнилась звоном, а в глазах замелькали звезды. Левая рука онемела, за ней словно исчезла вся левая половина тела. Он, не находя опоры в левой ноге, начал заваливаться и рухнул посреди лаборатории. Уголок рта безвольно опустился. Георгий Шарифович захрипел на полу, нелепо размахивая правой рукой.

Лаборант все понял. Налицо имелись все признаки инсульта. Пришлось вызвать «Скорую», и только после того, как начальника увезли, лаборант толкнул дверь в кабинет Георгия Шарифовича.

Переступив порог, он подумал немного, затем решительно снял трубку «красного телефона», служившего для прямой связи с главой областного Роспотребнадзора.

— Людмила Сергеевна? — не представившись, произнес он. — У нас два ЧП. Во-первых, Георгия Шарифовича хватил инсульт, и я отправил его на «Скорой». Во-вторых…

Он сделал паузу, собираясь с духом.

— Что такое? — раздался в трубке взволнованный женский голос.

Лаборант закрыл глаза, словно собираясь шагнуть в бездну, и доложил:

— На основании микроскопического анализа материала легочной мокроты, доставленной из больницы «Скорой помощи», у нас очаг по форме А20.2. Пока только по стеклам, серию на средах надо переделывать в условиях лаборатории особо опасных инфекций. Георгий Шарифович в курсе, собственно, я выполняю его распоряжение.

Лаборант хотел назвать свое имя и должность, но услышал в трубке частые гудки.

— Вот и все. Машинку запустил — пробормотал он себе под нос. — Главное, чтобы семья успела уехать в деревню.

Он набрал номер жены, но, едва услышав ее голос, понял, что она осталась на работе, а не едет в электричке с детьми.

— Не уехали? — спросил он.

— Ты что, серьезно? — Интонация была сварливая и скандальная. — То есть я должна все бросить?

— Нет, ты уже ничего не должна. Город закроют самое позднее через полчаса. Через час максимум. На въезд и на выезд. Меня не жди. Сидите дома, на улицу не выходи и детей не выпускай.

— Что ты несешь? Ты выпил, что ли?

— У нас в городе очаг чумы. — Он наконец выдавил из себя слово, которое никто пока так и не мог произнести. — Легочная форма. Передается воздушно-капельным путем при любом контакте. Смертность у нее почти сто процентов. Девяносто девять с гарантией. Это если не лечить. А если лечить, то девяносто пять. То есть если из вас кто-то заболеет, то уже не выживет, скорее всего, никто. Так тебе ясно?

— Ты что, не мог это прямо сказать? — В голосе жены послышались истерические нотки.

— Не мог, — устало ответил лаборант. — Иногда надо просто делать, что тебе говорят. Впрочем, наверное, теперь уже все равно.