Онлайн книга «Диктатор Одессы. Зигзаги судьбы белого генерала»
И вот, по приглашению консула Энно, у него в номере состоялось совещание. Были приглашены все эти растерявшиеся русские генералы и адмиралы. В соседней комнате, моей, сидел Гришин-Алмазов, ожидая приглашения. Энно в нескольких словах изложил присутствующим положение, т.е. анархию, безначалие. — Cherc amic, traduiscz! {Переведите.) Присутствовавшие выслушали, склонив голову, но не отвечали. — Единственный человек, который производит на меня впечатление волевого характера, это генерал Гришин-Алмазов. Cherc amie, traduiscz! И это выслушали растерявшиеся. Тогда пригласили генерала (он, собственно говоря, был полковником). Фамилия его была Гришин, Алмазов был псевдоним. Вошел человек, явственно молодой для генерала. Одет он был в грубую солдатскую шинель, но с генеральскими погонами, широкую ему в плечах. Шашка, не сабля, была на нем пропущенная, как полагается, под погон. Он сделал общий поклон присутствующим. Энно предложил ему сесть. И снова повторил в его присутствии то, что говорил раньше. — Chere amie, traduisez! Сущность слов Энно состояла в том, что при безвластии в Одессе надо сконцентрировать власть в одних руках, а именно в руках генерала Гришина-Алмазова. — Chere amie, traduisez! Генерал Гришин-Алмазов, держа шашку между колен, обвел твердыми глазами «растерявшихся» и спросил: — А все ли будут мне повиноваться? «Растерявшиеся» ничего не сказали, но сделали вид, что будут повиноваться. На этом собрание закончилось. Гришин-Алмазов стал диктатором в Одессе. Я увел его в свой номер. Там он сказал: — Ну теперь мы посмотрим! И, схватив кресло, сломал его. Как я ни был печален, я улыбнулся. — Александр Македонский был великий человек, но зачем же стулья ломать. (Это из Гоголя, кажется. В скобках: Гоголь.) * * * За несколько дней до того, как Гришин-Алмазов стал диктатором в Одессе, небольшие отряды Добровольческой армии севернее Одессы были разбиты большевиками. Они бежали и в Одесском порту захватили корабль «Саратов» и собирались уходить в Крым. К этим саратовцам явился новоиспеченный диктатор и сказал: — Я назначен консулом Энно и представителем Деникина в Одессе Шульгиным главным начальником военных отрядов Добровольческой армии. Потрудитесь мне повиноваться. Тут для меня впервые обозначилась магическая повелительная сила у Гришина-Алмазова. Повелевать — это дар Божий. Саратовцы подчинились. Диктатор в течение нескольких дней учил их, как простых солдат, умению повиноваться. Отшлифовав их таким образом, он бросил их в бой. Против кото? Против большевиков, украинцев и примыкавших к ним, которые захватили Одессу, и в частности, «французскую зону», примыкавшую к гостинице, где жил консул Энно. Саратовцы дрались прекрасно, но были малочисленны. К концу дня Гришин-Алмазов пришел ко мне: — Формально мы победили, но потери есть. Если мы продержимся ночь, за завтрашний день я ручаюсь. В это время явился адъютант Гришина-Алмазова, который был при нем неотлучно, кроме времени, когда сидел на гауптвахте. — Ваше превосходительство, там один офицер, очень взволнованный, добивается увидеть вас немедленно. — Просите. Вошел офицер действительно совершенно, как у нас говорят, «расхристочениый». Он махал руками в воздухе, поддерживая «расхристанные» слова. — Ваше превосходительство! Мы окружены со всех сторон. Противник дал нам для сдачи 10 минут. Гришин-Алмазов холодно смотрел на взволнованного офицера. И сказал спокойно: — Отчего вы так волнуетесь, поручик? И вслед за этим загремел: — Что это, доклад или истерика? Потрудитесь прийти в себя! Это подействовало. Руки и ноги поручика успокоились, и он повторил уже без истерики то, что сказал раньше. И Гришин-Алмазов успокоился и сказал: — Вы говорите, что окружены со всех сторон. Но как же вы прорвались? Вот что. Возвращайтесь к пославшему вас полковнику и скажите вашему начальнику: «Генерал Гришин-Алмазов, выслушав, что противник дал вам для сдачи 10 минут, приказал: дать противнику для сдачи 5 минут». — Ваше превосходительство! — Ступайте. Поручик повернулся по-военному и пошел. Я повторил вроде поручика: — И что вы делаете, Алексей Николаевич? Он ответил: — Другого я ничего не мог сделать. У меня нет ни одного человека в резерве, кроме моего адъютанта. Я послал им порцию дерзости. Я хорошо изучил психику гражданской войны. «Дерзким» Бог помогает. После некоторой паузы он повторил: — Формально мы победили, если мы продержимся ночь, за утро я ручаюсь. А теперь пишите. — Что? — Приказ № 1. — И что писать в этом приказе? — Я поставил себя в полное подчинение генералу Деникину. Я умею не только приказывать, но и повиноваться. Пишите так, как написал бы Деникин, если бы он был здесь. Заявляю вам, что отныне вы моя «Деникинская совесть». Ухожу, чтобы вам не мешать. Он ушел, я стал писать приказ № 1. Не думаю, чтобы Деникин так написал. Приказы того времени и в таких обстоятельствах обыкновенно начинались словами: «запрещается». Я, ощутив в себе тоже какую-то порцию дерзости, написал: «разрешается». Разрешается ходить по улицам днем и ночью. Когда возвратившийся Гришин-Алмазов прочел это, он посмотрел на меня вопросительно. Я сказал: «Это звучит гордо». Но ни один разумный человек не будет гулять по Одессе ночью — убьют и ограбят. — Ну хорошо, дальше. — Разрешается днем устраивать общественные собрания, где будут обсуждаться гражданами все важные дела, но в закрытых помещениях. Публичные митинга запрещены. Гришин-Алмазов сказал: — Наконец вы что-то запретили. — Дальше опять будет либеральная политика. «Печать свободна». — Да они Бог знает что будут писать. — Не будут. Будут бояться. Назначьте несколько дельных офицеров в качестве необязательных цензоров. И они будут очень рады. (Надо отметить, что у генерала Гришина-Алмазова уже был опыт работы с военной цензурой. Еще в августе 1918 года он занимался подготовкой Временных правил о специальной военной цензуре и специальном военном почтово-телеграфном контроле для Сибирского правительства в Омске. —М.И.) В это время обсуждение приказа № 1 было прервано. Явился адъютант Гришина-Алмазова. — Разрешите доложить. — Докладывайте. — По телефону звонят, что противник, которому было дано 5 минут для сдачи, сдался. |