Книга Поцелуй василиска, страница 24 – Полина Флер

– Однако как он убивается по своей жене, – делано восхитилась я, взметая юбками гравий и опасливо поглядывая по сторонам, боясь, что увижу склонившиеся у дороги статуи, но бежали мы, к моей радости, через другую аллею. – Может, не будем мешать его счастью?

– Напротив, – отдуваясь, возразил Ганс. – Мы должны. Если его сиятельство уйдет в загул, это надолго.

– Так что из того? – хмыкнула я.

Рассвет едва золотил небо, утренний ветерок приятно обдувал лицо.

– Я понимаю ваше негодование, фрау, – бросил Ганс через плечо. – Вы только что по счастливой случайности избежали смерти. Но представьте, что на краю пропасти может стоять целая страна.

– Ваша?

– Наша, – с нажимом ответил адъютант. – Через пару дней на королевском балу состоится встреча послов Кентарии и Альтара, и его сиятельство – гарант нашей безопасности. Если он не явится на эту встречу, некому будет вести переговоры и представлять интересы Фессалии.

Я хотела что-то сказать, но за зеленой стеной из плюща раздался плаксивый и уже узнаваемый мной голос Игора:

– Ваше сиятельство, позвольте пойти? Виверн накормить надобно…

– Без тебя накормят, – пьяно проговорил генерал. – Пой, говорю!

– Голосом не владею…

– Застрелю, скотина! Пой! Денег нет, счастья нет!

– Все прошло, Августин! – скрипуче подхватил Игор.

– Ах, мой милый Августин, все прошло, все! Кидай!

Кряхтенье, свист, выстрел и звон стекла.

– Попал! – закричал генерал и загорланил во всю мощь:

Мы завернули за живую изгородь и очутились на небольшой полянке, окаймленной розовыми кустами, на газоне лежал поливочный шланг. Под ноги мне подвернулось бутылочное стекло, я вскрикнула и взмахнула руками, чтобы не потерять равновесие. Оба – генерал и конюх – повернулись ко мне. У Игора выпала из рук пустая бутылка и покатилась по постриженной, блестящей от росы траве. Генерал пошатнулся, переступил сапогами, в руках дернулось дуло охотничьего ружья, и я испуганно остановилась.

– В гроб ложись, смерти жди, – прохрипел генерал не то слова из песни, не то приказ, икнул и взвел курок. – Не боюсь никого! Ни дьявола, ни призраков! Все прошло, все!

Его лицо исказилось, уголок рта ритмично подергивался, как в нервном припадке, растрепанные волосы липли ко лбу, и порванный ремешок от очков был завязан вокруг головы на тугой узел.

– Ваше сиятельство! – прокричал вставший рядом со мной Ганс. – Жива она. Видите? Жива.

– Я жива! – закричала тоже. – Вот я стою, говорю с вами. Проклятие не сработало.

– Врешь, – зарычал генерал, и дуло ружья описало полукруг. – Никто не выживает под взглядом василиска. Мой ненавистный отец… и Мартин… и Тереза… и Гретхен… все прошло, все! Теперь осталось и мне…

Он повернул ружье и, вскинув голову, ткнул дулом в подбородок. Я вскрикнула, Игор повалился на траву, и только Ганс быстро сориентировался. Метнувшись в сторону, он подхватил лежащий на земле шланг, обернулся ко мне:

– Фрау, вентиль, пожалуйста!

Я сразу поняла и крутанула торчавшее из земли колесико. Из резиновой кишки ударила струя, которая сшибла генерала с ног. Ружье выстрелило, я снова завизжала и зажала уши ладонями. От отдачи генерал не удержался на ногах и плюхнулся на задницу. Ружье откатилось в сторону, Ганс бросил шланг, метнулся к господину и пинком отшвырнул ружье подальше, в кусты.

– Довольно, – задыхаясь, проговорил он. – Ваше сиятельство! Фрау Мэрион не призрак и не покойница. Проклятие не сработало.

– Как… – начал генерал и умолк.

С халата ручьями стекала вода, черные брови над очками прыгали, нервный тик по-прежнему дергал щеку, а я стояла, растерянная и немного испуганная, не зная, что делать теперь.

– Как, – повторил генерал, все еще сидя на траве и покачиваясь не то от изумления, не то от хмеля. – Этого не может быть… Жива?!

– А вы, конечно, уже приготовили живописное место для моей статуи, – хмыкнула я. – Веселитесь, палите по бутылкам, распеваете песни с конюхами. Празднуете, одним словом.

– Праздную? – переспросил генерал, недоуменно оглядываясь по сторонам.

Игор скулил, лежа на траве и не поднимая головы. Ганс закрутил вентиль, потом уверенным шагом подошел к господину и встряхнул его за ворот халата.

– Ваше сиятельство, – твердо сказал он. – Поднимайтесь, пожалуйста. Покутили – пора и честь знать, надо на боковую, а там…

– Не верю, – прохрипел генерал. – Ничему не верю. Подойдите!

Он протянул руку, подержал ее на весу. Я видела, как дрожат его пальцы. Страх снова кольнул в сердце, но я вспомнила, как впервые увидела василиска, как рухнула в объятия Жюли, вспомнила, с каким подобострастием смотрела на герцога моя мачеха, как бледнел Якоб. Все, что видел вокруг себя генерал, – это страх, страх и ненависть. Сначала от своего отца, потом от брата, потом от всех остальных людей. Я глубоко вздохнула, тряхнула головой и шагнула вперед.

– Вот, потрогайте.

Наши пальцы соприкоснулись.

Генерал медленно сжал мою руку, погладил ладонь, будто лаская.

– Удивительно, – выдохнул он. – Вы удивительная.

Он замер, и я пожалела, что в этот момент не вижу его глаз, но очень хорошо чувствовала эмоциональную бурю: неверие, смятение, восторг. Мне вдруг самой захотелось, чтобы проклятие пало, захотелось увидеть его глаза… не золотую дьявольскую бурю, не сияние смерти, нет. Человеческий взгляд, теплый и настоящий.

– Неужели свободен? – прошептал Дитер и принялся подниматься, опираясь на плечо Ганса. – Свободен! Свободен!

Я впервые увидела, как генерал улыбается, немного нерешительно, словно боясь спугнуть свалившееся на него счастье.

– Осторожно, ваше сиятельство, – предупреждающе шепнул Ганс. – Это нужно проверить.

– Да-да. – Дитер продолжил улыбаться во весь рот. – Да-да, надо проверить. Но я чувствую, как проясняется голова, как уходит боль… Мэрион! Вы моя спасительница. Вы… – Тут он посерьезнел, сморщился и, приложив пальцы ко лбу, к налитой шишке, с ребяческим удивлением и обидой проговорил: – Вы ударили меня по голове.

– Простите, ваше сиятельство, – слегка улыбнулась я, – но вы наорали на меня и едва не превратили в камень. Надеюсь, теперь квиты?

– Ничего не случилось бы, не войди вы в комнату, – ворчливо заметил генерал и ладонями пригладил мокрые волосы.

Он трезвел на глазах и постепенно превращался в того заносчивого индюка, каким я его увидела впервые.