Книга Танго смертельной любви, страница 11 – Александра Миронова

Старинные напольные часы из красного дерева пробили девять. Время ужина.

Моника села напротив мужа. Она заняла лишь половину сиденья, на стуле оставалось еще место для женщины такой же комплекции.

— Суп недосолен. — Карл сердито бросил ложку в бульон. Брызги разлетелись по кипенной скатерти.

— Я принесу солонку, — тут же подскочила Моника и бросилась на кухню.

— Папочка, я не хочу суп, — заканючила Алиса, едва мать скрылась из виду.

— Мама сказала съесть, — встал на сторону жены Карл.

— Но я не хочу, — продолжала настаивать Алиса, в глубине души понимая, что спорить бесполезно. Папа всегда поддерживал маму, когда ее не было в комнате. Но попробовать стоило.

— Съешь суп, а потом будет сюрприз, — заговорщицки прошептал Карл, не заметив жену, вернувшуюся в комнату с солонкой.

Моника протянула ее мужу и вернулась на свое место. Алиса подмигнула своему сообщнику и до конца ужина бросала на него такие красноречивые взгляды, которые заметил бы и слепой. Моника слепой не была.

После окончания ужина, состоявшего из бульона, стручковой фасоли с куриной грудкой и вишневого киселя, отец подозвал к себе дочь. Чмокнул ее в висок, поправил платье. Завтра, завтра же скажет секретарше, чтобы позвонила портнихе. То же самое, только на размер больше. Или на два?

— Папа, а где сюрприз? — громко и влажно зашептала Алиса отцу в ухо так, что ее можно было услышать и в другой комнате. Карл старательно избегал осуждающего взгляда жены.

— В нашем секретном месте. Помнишь, где это?

— Да. — Алиса кивнула и, бросая осторожные взгляды на мать, вышла из комнаты на цыпочках, стараясь быть незаметной и невидимой.

— Ей нельзя сладкое в таких количествах, — повторила Моника старую, как мир, и заезженную, словно бабушкина пластинка, мантру, едва за дочерью закрылась дверь. Она повторялась в их доме каждый день с того момента, как Алисе исполнился год. Но муж оставался непоколебим.

— Одна конфета беды не сделает, — отмахнулся он от жены. — Хуже не будет, — добавил он, давая понять Монике, что осознает все, что происходит. Моника не стала спорить. В последнее время она вообще никогда не спорила.

— Эта сирена вчера и твое отсутствие… Кто сбежал? — поинтересовалась она, вставая со стула и начиная собирать посуду.

Карл снова с громким и протяжным скрежетом отставил стул от стола. Моника вновь вздрогнула, но не проронила ни слова.

— Коротышка.

— Тот самый?

Карл кивнул и потянулся за сигаретами. Он знал, что Моника не переносит табачный дым, но ему было плевать. Она все равно не выскажет никаких эмоций. Карл чиркнул спичкой и глубоко затянулся.

Моника подошла к единственному небольшому окну гостиной, которое на ночь закрывалось светомаскировочными шторами и жалюзи. Распахнув шторы и подняв жалюзи, она отворила половину окна. В дом ворвались свежесть, запах дождя и даже отдаленное кваканье лягушек — единственные звуки природы в сером городе. Она задержалась возле окна и попыталась вдохнуть полной грудью. Не получилось. Платье было слишком узким. Досчитав до десяти, она снова закрыла окно, тщательно опустила жалюзи и задернула шторы. Все, что происходило в доме, должно было оставаться подальше от любопытных глаз. Особенно сейчас.

— Сколько? — глухо спросила она.

— О чем ты? — неловко спросил Карл, едва не поперхнувшись табачным дымом.

Моника даже не улыбнулась, хотя еще несколько лет тому назад безыскусная ложь могла ее позабавить. Но не сейчас. Карл так и не научился врать, хотя все время воображал, будто ему это прекрасно удается.

Моника повернулась и молча посмотрела на мужа. Тусклый, как обычно осуждающий, рыбий взгляд.

В коридоре раздался грохот — Алиса не нашла секретное место и поэтому крушила все, что попадалось под руку. Кажется, это был его портфель. Карл вскочил, стул упал.

— Пойду помогу Алисе.

С неожиданной быстротой и гибкостью, словно кошка, застигнутая за воровством, Моника бросилась к двери и закрыла ее собой. На секунду Карл заметил, как блеснули ее глаза. Моника плачет? Совершенно невозможно. Эта женщина была не способна испытывать эмоции. Они все замерзли в той холодной воде, на дне озера.

— Карл, зачем ты это сделал? О чем ты только думал? Что с нами будет, если тебя посадят?

— Ну ты так уж точно выживешь, — попробовал усмехнуться Карл, но осекся при виде жены, не оценившей шутку. Казалось, она еще больше побледнела, хотя это было невозможно. Карл снова вернулся к привычной манере разговора. Перешел в наступление — лучшая защита с Моникой:

— А что будет с Алисой, когда нас не станет, ты подумала? А так я смогу отправить ее в колледж, ее там чему-то научат, и она сама сможет…

— Не сможет! — Голос Моники сорвался на крик. Карл на долю секунды обернулся в соляной столб. В последний раз Моника кричала в день, когда родилась Алиса. — В колледж не берут в двадцать пять лет! Туда вообще не берут тех, кто даже конфету на полке найти не может! На одной-единственной полке, где она лежит каждый день вот уже пятнадцать лет подряд!

Моника осеклась. Алиса стояла на пороге и сияла от счастья, в руках она держала конфету. Небольшую, в яркой, блестящей и шуршащей, как она сама, обертке. Алиса с удивлением смотрела на родителей. Она не могла сформулировать, что конкретно, но кое-что произошло. Наверняка из-за нее. Алиса скривилась и приготовилась разрыдаться.

Карл, как всполошенная наседка, бросился к дочери.

— Милая, какая ты умница, так быстро нашла? Я думал, ты вообще никогда не найдешь эту конфету, я ее так хорошо спрятал сего-дня. — Карл крепко обнял дочь и прижал к себе. Закрыв глаза, чтобы не видеть жену, почувствовал, как с головы Алисы съехал яркий бант. Автоматически поправив его, он ощутил, как дочь напряглась и задумалась.

— Правда? — неуверенно спросила Алиса. Хотя если папа так говорит, значит, так оно и есть. Папа не может врать. Но тем не менее что-то во всем происходящем ее смущало.

— Правда-правда, — заверил дочь Карл и увлек за собой в сторону выхода. — Пойдем, поможешь папе разложить бумаги. А то я без тебя не справлюсь. Старенький уже, забываю, где у меня что лежит.

— Я тебе помогу, папочка, — тут же вызвалась Алиса, раздумавшая плакать. Папа ее любит, значит, все хорошо, ей просто показалось, ничего не случилось. — Ты же мой папа, и я должна заботиться о тебе, — с гордостью добавила девушка.

Моника смотрела им вслед. Слушала, как топот ног становится все более приглушенным. Они шагали синхронно. Отец и дочь. Впрочем, как обычно. Потому что Карл был лучшим отцом на свете.

Точными, выверенными по секундам движениями она собрала посуду со стола и отнесла на кухню. Мгновенно перемыла. Она ненавидела откладывать дела в долгий ящик. Аккуратно разложила старинные тарелки на хрустящем вафельном полотенце, чтобы то впитало влагу. В последнее время Моника заметила, что позолота совсем истончилась и стерлась, и не хотела еще больше травмировать тонкие воспоминания о жизни ДО.